Когда процессия звонила в парадную дверь, королева и ее свита скромно стояли за венцом и подпевали, если только ее величество не вызывали вперед, чтобы осмотреть корону и полюбоваться ею. Самое интересное происходило у задних дверей богатых особняков. В загородных домах в то время держали целые армии прислуги, и майская процессия обнаруживала, что двор заполнен горничными и кухарками, молочницами и прачками, лакеями, конюхами, кучерами и садовниками. Им пели песенки, они восхищались венцом; а потом, под дружные смешки, поддразнивания и уговоры, одна из придворных дам срывала с головы короля шапку, другая приподнимала вуаль королевы, и застенчивый, робкий мальчик, к огромному удовольствию зрителей, чмокал свою спутницу в розовую щечку.
– Еще! Еще! – кричал с десяток голосов, и поцелуи повторялись до тех пор, пока королевская чета, помрачнев, не отказывалась целоваться, даже если ей предлагали пенни за поцелуй. Затем лорд приветствовал свою леди, а лакей – свою жену (последнюю пару, видимо, ввели, чтобы потрафить публике), копилку передавали по кругу, и она начинала тяжелеть от опускаемых в нее пенсов.
Как лакеи с респектабельными бакенбардами и горничные в маленьких, похожих на вязаные крючком салфетки наколках на гладко зачесанных волосах и длинных, развевающихся лиловых или розовых ситцевых платьях, так и дети в приукрашенных лентами убогих нарядах принадлежали к одному и тому же уходящему порядку вещей. Мальчики почтительно дергали себя за челки, девочки приседали перед старшими слугами, потому что те по значимости следовали сразу за джентри. Некоторые из них действительно принадлежали к классу, который в наши дни уже не идет в услужение; ибо в те времена профессии сиделки, учительницы, машинистки или продавщицы были еще мало востребованы и не способны привлечь дочерей мелких фермеров, лавочников, трактирщиков и управляющих фермами. Большинству из этих девушек приходилось либо идти в горничные, либо оставаться дома.
После главного дома необходимо было посетить с венцом дом
Затем наступал момент, когда дети поворачивали к дому; и наконец – наконец-то! – в весенних сумерках показывались огоньки, мерцавшие в ларк-райзских окнах. И чудилось, что великий день закончился навсегда, ведь десятилетнему ребенку год представляется веком. Однако оставались еще майские деньги, которые нужно было раздать в школе на следующее утро, «леди», которую приводили в порядок, прежде чем убрать обратно в сундучок, уцелевшие цветы, которые нужно было поставить в воду: завтрашний день тоже был не совсем обычным. Так что последние мысли засыпающего ребенка мешались со снами о лебедях, павлинах, лакеях, усталых ногах и толстых кухарках с розовыми лицами, в коронах из маргариток, превращавшихся в чистое золото, а затем медленно таявших.
XIV. В церковь по воскресеньям
Если бы жителей Ларк-Райза спросили, к какой религии они принадлежат, девять из десяти ответили бы: «к англиканской», поскольку практически всех их крестили, венчали и отпевали как англикан, хотя во взрослой жизни немногие ходили в церковь между крещениями своих отпрысков. Детей препровождали туда после воскресной школы, которую регулярно посещало лишь около дюжины взрослых; остальные оставались дома: женщины стряпали и нянчили детей, а мужчины, покончив с тщательным воскресным туалетом, включавшим в себя бритье и стрижку друг друга, а также брызганье водой из ведра при громком отфыркивании, отнюдь не спешили шнуровать ботинки или надевать воротничок и галстук и проводили день дома: ели, спали, читали газету и выходили проинспектировать соседских свиней и огороды.
Имелись в деревне и более ревностные христиане. Трактирщик и его семья были католиками и после пробуждения отправлялись к утренней мессе в соседнюю деревню, когда другие еще ворочались в постелях, желая как следует выспаться в воскресенье. Кроме того, в Ларк-Райзе жили три методистские семьи, которые воскресными вечерами собирались в одном из своих коттеджей для молитвы и восхваления Господа; но большинство методистов также посещали и церковь, снискав себе по этой причине прозвище «дьявольских ловкачей».