Ларк-Райз

К католическому меньшинству из трактира относились с уважением, ибо хозяин питейного заведения непогрешим, тем более хозяин заведения, где наливают столь превосходное пиво. Вообще же на католицизм жители Ларк-Райза взирали с презрительной нетерпимостью, поскольку считали его разновидностью язычества, а разве может быть этому оправдание в христианской стране? Когда в раннем детстве ребята из «крайнего дома» спросили, кто такие католики, им ответили, что это «идолопоклонники», а после дальнейших расспросов выяснилось, что еще они поклоняются папе, злому старику, который, как утверждают, в сговоре с дьяволом. Преклонение колен в церкви и «игры с четками» были названы баловством. Люди, открыто заявлявшие, что им самим религия ни к чему, при упоминании католиков впадали в ярость. Однако дедушка Лоры и Эдмунда, когда ветер доносил из часовни в соседней деревне звуки ангелюса[25], снимал шляпу и после минутного молчания бормотал: «В доме Отца Моего обителей много»[26]. Все это было очень загадочно.

Позднее, когда Лора и Эдмунд стали больше общаться с другими детьми, по дороге в воскресную школу они встречали всадников и повозки с большими семьями, отовсюду стекавшиеся в католическую церковь в соседней деревне.

– Вон едут старокатолики! – кричали дети. – Старокатолики! Старых котов едят!

Они бежали за повозками до тех пор, пока не начинали задыхаться. Иногда леди в одной из двуколок кротко улыбалась преследователям, обычно же на них не обращали никакого внимания.

За всадниками и колясками на некотором расстоянии следовали пешком молодые мужчины и юноши. Вначале они опаздывали, но всегда успевали на службу, припустив со всех ног! Дети старались не кричать им вслед, ибо знали, что, как бы парни-католики ни спешили, у них обязательно найдется время вернуться и отвесить подзатыльник. Такое уже случалось. Поэтому, лишь позволив им отойти подальше, деревенская ребятня начинала передразнивать их галоп и гнусаво декламировать:

– Отец мой, я на исповедь явилась.
– И в чем же, дочь моя, ты провинилась?
– Отец мой, я убила кошку, как ни горько.
– Всего-то, дочь моя, и только?
– Отец мой, как мне грех тот снять с себя?
– Ты поцелуй меня, а я тебя.

Этот перл, вероятно, был политического происхождения, ибо семена невежественного фанатизма католиков когда-нибудь должны были дать всходы. Однако, как ни странно, некоторые из этих самых насмешников перед сном до сих пор произносили молитву:

Марк, Матфей, Иоанн и Лука,
Благословите кровати четыре угла.
Четыре ангела над нею летают
И мой покой по ночам охраняют.
Один сторожит, один молитву творит,
Один мою душу уносит.

В то время еще сохранялись многие слова, фразы и остатки обычаев, окончательно исчезнувшие к концу столетия. Когда Лора была ребенком, некоторые матери постарше и бабушки еще пугали непослушных малышей Оливером Кромвелем. «Будешь плохо себя вести – придет старый Кромль и заберет тебя!» – говорили они, или: «Вон он, старый Кромль!» Точно так же матери Южной Англии пугали детей Наполеоном. Там Наполеон был давно забыт; здешние же края, находившиеся вдали от морского побережья, никогда не знали страха чужеземного вторжения. Зато армии Гражданской войны сражались в десяти милях к востоку отсюда, и имя Кромвеля до сих пор удержалось в памяти.

Отдельный класс представляли собой методисты. Если они не пытались обратить в свою веру других, к их религии относились терпимо. Каждый воскресный вечер они проводили службу в одном из своих коттеджей, и всякий раз, когда Лора могла получить дома разрешение, она с удовольствием ее посещала. Не потому, что ей нравилась служба – вообще-то она предпочитала церковные службы, – а потому, что дома воскресный вечер проходил в тягостном молчании: вся семья собиралась у камина, отец читал, так что никому не дозволялось говорить и лучше было даже не шевелиться.

Получить разрешение было трудно, поскольку отец Лоры «пустомель» не одобрял, и ему не нравилось, когда Лора выходила из дома после наступления темноты. Не каждое воскресенье, но на четвертый-пятый раз он хмыкал, кивал, и девочка убегала, прежде чем мама успевала выдвинуть какие-либо возражения. Иногда к ней присоединялся Эдмунд, они являлись в молитвенный дом и садились на жесткую, добела отскобленную скамью, приготовившись внимать всему, что будет сказано и показано.