Ларк-Райз

Первое, что поражало любого, кому этот дом был не знаком, – его невероятная чистота. Беленые стены коттеджа всегда были свежими и опрятными. Повседневную мебель выносили в сарай, чтобы освободить место для длинных белых деревянных скамей, а перед окном с опущенными белыми шторами стоял стол, покрытый льняной скатертью, на котором помещались лампа, большая Библия и стакан воды для приходящего проповедника, который садился за этот стол. Из остальной обстановки были только часы и пара красных фарфоровых собачек на каминной полке, свидетельствующие о том, что в другие дни люди жили, готовили и ели в этой комнате. В камине всегда горел яркий огонь, а в воздухе витал запах лаванды, лампового масла и концентрированной человечности.

Хозяин дома стоял в дверях, приветствуя каждого пришедшего рукопожатием и тихим «Благослови вас Господь!». Его жена, миниатюрная женщина со слегка искривленной спиной и выдающейся вперед головой, что придавало ей сходство с добродушной лягушкой, гостеприимно улыбалась со своего места у камина. Собратья входили по двое, по трое и занимали привычные места на жестких скамьях без спинок. С ними являлось несколько соседей, не принадлежавших к этой общине, но довольных, что им есть куда пойти, особенно в сырое или холодное воскресенье.

В тусклом свете лампы темные воскресные костюмы и воскресные платья унылых расцветок сливались на однородном фоне в сплошное черное пятно, лишь то тут, то там мелькали отблески в глазах и на щеках, когда братья по вере улыбались, приветствуя друг друга.

Если приходящий проповедник запаздывал, что случалось нередко, поскольку он был вынужден пешком преодолевать большое расстояние, хозяин раздавал текст гимна из «Сборника гимнов» Сэнки и Муди, который исполнялся без музыкального сопровождения под одну из заунывных, протяжных мелодий, бывших в ходу у общины. Или же один из братьев внезапно разражался импровизированной молитвой, в которой попутно пересказывал злободневные новости, если они имели отношение к собравшимся, предваряя каждую новость словами: «Ты знаешь…» или «Как тебе известно, Господи…». Лору и Эдмунда смешило, когда старый мистер Баркер сообщал Господу, что дождя не было уже две недели и его морковная грядка стал «твердой как камень», что на ферме в четырех милях от его дома разразилась вспышка чумы свиней, а его собственная свинья как будто «не так уж и плоха», или что кто-то изувечил себе запястье машинкой для обрезки ботвы и уже вышел из больницы, но обнаружил, что рука до сих пор не действует; все это, как они говорили друг другу впоследствии, Бог, должно быть, уже знал, ведь Ему известно все. Однако эти односторонние беседы с Божеством были исполнены простодушной веры. Они любили изречение «Все заботы ваши возложите на Него»[27] и понимали его буквально. Для них Господь был любящим отцом, который любит выслушивать откровения своих детей. Ни одна беда не казалась слишком малой для того, чтобы прийти с нею к Престолу Божию.

Порой кто-то из братьев и сестер вставал, чтобы «свидетельствовать», и тогда дети раскрывали глаза и уши, поскольку обычно предпосылкой обращения к Богу являлась растраченная впустую молодость, и кто знает, какие волнующие проступки могли за этим скрываться. Большинство проступков оказывались незначительными. Кто-то поведал, что до того, как «обрел Господа», являлся «гнусным пьяницей»; но выяснилось, что он всего раз или два напился на деревенской пирушке; другой утверждал, что был отпетым браконьером, «разнузданным и не признающим закона», а в действительности случайно поймал в силок кролика. Одна сестра призналась, будто в юности она не только находила удовольствие в украшательстве своего ничтожного тела, забывая, что «червь их не умрет»[28], но, что еще хуже, подвергала опасности свою бессмертную душу, когда танцевала на лугу во время пирушек и клубных экскурсий, однажды даже после полуночи.

Столь легкие грехи сами по себе были неинтересны, поскольку многие люди по-прежнему совершали подобные проступки, каковые можно было наблюдать собственными глазами; но о них рассказывалось с такими подробностями и таким самоосуждением, что слушатель на мгновение обретал уверенность, что видит перед собой «первого из грешников». Один из братьев особенно претендовал на это звание.

– Я был первым из грешников, – восклицал он, – поистине дурным человеком, учеником дьявола. Бранился, сквернословил, пил и дрался; не было ни одного греха, в котором бы я не был повинен. Что ж, поверите ли вы, но в своей порочной гордыне я согрешил против Святого Духа. Увы, это так.

Воцарившуюся благоговейную тишину нарушали лишь издаваемые его слушателями стоны и жалобные «Господи, помилуй», а он озирался вокруг, чтобы увидеть, какой эффект произвело его признание, прежде чем он поведает, как «пришел к Господу».