Ларочка

Когда местные мужики ввалились в кабинет и полезли за объяснениями, что да почему и правда ли, что… Гапа, промакивая безнадежно поплывшие глаза, прошипела:

– Пошли вы все вон, козлы!

37

Улица Огинского была отделена от реки влажной асфальтовой набережной. Лариса шла медленно, поглядывая по сторонам. Слева – одноэтажные деревянные домики за серым штакетником, мокрые крыши, остовы парников, как скелеты динозавров, маленькие окна, до половины затянутые блеклыми занавесками. Перевернутые лодки почти в каждом дворе. Справа – Щара, покрытая рваными клоками тумана, с наклонно торчащими в сторону воды ветлами. Над всем этим провинциальное, белорусское, но без единого аиста небо. Одно лишь создавало эмоциональную интригу – полнейшее отсутствие людей, а ведь три часа дня. Хоть бы собака пробежала. Тонко, сладко и все время щемит сердце. Огинский, где твой полонез?!

Стоило ей только остановиться, как из туманной толщи, почти прилипшей к воде, с беззвучной и крылатой лихостью вылетела байдарка-двойка и пронеслась мимо, мощно и цепко хватая четырьмя лопастями лаково поблескивающую воду.

Надуманное очарование рухнуло. Город Слоним не гиб в дальних закоулках ее столичной памяти, он деловито позиционировал себя как центр гребного спорта.

До бабушкиной калитки было два шага. У нее во дворе не было перевернутой лодки и парникового скелета. Что и понятно, Виктория Владимировна уже более года как не вставала с постели. Нанятая на Ларисины деньги женщина ходила за ней, и, кажется, как следует, отметила про себя внучка, пройдя через чистые сенцы, оглядев пребывающую в полной аккуратности кухню.

Виктория Владимировна лежала в комнате с закрытыми шторами, на широкой кровати с никелированными спинками. Рядом с кроватью небольшой круглый стол с толпой пузырьков и медицинских коробок. Старуха лежала величественно, на двух огромных, свежих подушках, хорошо причесанная, и в комнате не было того жирно-карамельного духа, что поселяется в жилищах даже здоровых стариков.

Увидев внучку, Виктория Владимировна улыбнулась сухими губами, при этом выражение глубоко запавших черных глаз было неразличимо, отчего общее впечатление было приветливо-зловещим.

Лариса расцеловала бабулю, села у кровати. Последовали обычные вопросы: как себя чувствуешь? на что жалуешься?

– У меня ничего не болит, – сказала Виктория Владимировна. – Ты бы поела, Стася драники сделала.

Лариса подчинилась, пошла на кухню, взяла из зеленого эмалированного ведра соленый огурец и вернулась к кровати.

– Ты надолго?

– Это не важно. В том смысле, что уже не важно.

– Не понимаю.

– А что тут понимать. Тебе ведь тут скучно. Одной.

Виктория Владимировна ответила не сразу:

– Мне не бывает скучно, мне бывает тоскливо.

– Вот видишь.

– Ко мне никто не приходит.

Разговор был прерван появлением Стаси. Она жила через два дома, домохозяйничала при муже-шофере. Крупная, говорливая, добродушная, чистоплотная тетка. Она заставила гостью поесть как следует, с разогретым супом, драниками на сале, растворимым кофе. Ларисе очень хотелось послать ее как-нибудь вежливым образом, но было понятно, что это невозможно. Пока внучка ела, Стася длинно и подробно отчитывалась о бабушкиных денежных делах. Плата за свет, за то за се, денежки с почты, пенсия. Оказалось, что беглый офицер Стебельков, узнав о состоянии своей бывшей, разразился небольшим пенсионом.

– Какой молодец, небось от детей отрывает.

– Да, – Стася не считала нужным понимать какую бы то ни было иронию, – у няго тры хлопца.

А служил он теперь под Минском.

Раньше раз в месяц приходил перевод из Москвы, теперь десятого, как обычно, его не было. Дядя Ли, догадалась внучка. Что-то с ним случилось. Совсем забросила старичка. Нехорошо.

Доктор ходит и говорит, что все стабильно. Стася зажгла настольную лампу, включила телевизор и наконец убыла, пообещав еще заглянуть.

– Выключи, – попросила Виктория Владимировна.

Лариса поняла, что ни лампы, ни телевизора не надо.

– Я всегда ее прошу не включать, а она всегда забывает, – вздохнула бабушка и добавила: – Она хорошая.

Лариса снова села у ложа.

– Ко мне никто не ходит, потому что никто не любит.

– Ну что ты глупости говоришь, вон, даже деньги шлют.

– Мужчины рано умирают, а подруг у меня никогда не было.

– Вот! В самую точку.

– В какую точку?

– Сейчас объясню. Со мною, понимаешь, кое-что произошло. Никогда бы не подумала, что со мной такое вообще возможно.

– Влюбилась?

Лариса хрипло засмеялась и сразу же закашлялась:

– Ну, ты скажешь. Стала бы я с такой новостью сюда мчаться.

– Любовь – единственная новость, которая всегда нова.

– Ты знаешь, я Пастернака-то не очень…

– При чем здесь Пастернак, это я так думаю.

Допив остатки Стасиного кофе, внучка продолжила:

– Семья – вот что главное. Родственники, близкие, дом, большой дом, где всем будет хорошо и спокойно. Где не надо будет думать, придет кто-то чужой тебя навестить или не придет. Вот, дозрела, и учителя были хорошие. Мне это один генерал объяснил.

– Какой генерал?