Она не могла сказать Лиону Ивановичу, что он ввергает ее в чудовищное положение с помощью своих морально неотразимых проповедей. Да, сын есть сын, но она-то впервые в жизни встретила человека, рядом с которым сделала удивительное открытие, впервые – ничего нельзя поделать с этим ослепительным ощущением – почувствовала себя женщиной. Настоящей женщиной, женщиной, которую любят, о которой думают, заботятся, ради которой готовы на многое (она хотела верить, что на все). Она боялась лишний раз мысленно вздохнуть, чтобы не спугнуть облачко счастья, окутавшего тот обожженный клубок нервов, что остался от ее души. А тут ты, справедливый дедушка с мучительными напоминаниями. Но если вдуматься, разве она мало сделала для семьи? Да, мало, но почему? Разве не потому, что все же пахала как лошадь, добиваясь чего-то важного, растрачивала себя на полезное для всех. Для… она не произнесла даже мысленно слово «родина», хотя отчетливо ощущала присутствие этого огромного, безмолвного смысла где-то вблизи.
Но за столько лет тяжелейшей, пускай почти бесплодной борьбы во имя общего блага разве не имеет она права на кусочек своего, личного, персонального женского счастья. Кстати, еще даже и не совсем завоеванного.
– Ты страшный человек, дядя Ли.
– Что ты говоришь, Ларочка, господи!
– Я знаю, что я говорю.
29
Генерал Белугин был всем хорош. Невысокий ростом, сухощавый, с вертикальными цезарскими морщинами на щеках (это Волчок, увидавший его как-то, заметил, будто генерал похож на Цезаря с известного бюста, чтобы бесплатно сделать приятное Ларисе), сдержанный, проявляющий себя почти исключительно поступками. Присланные им бойцы быстро и качественно отремонтировали квартиру Ларисы. По ее первому требованию к ее подъезду подавался автомобиль с шофером и букетом. Говорил он редко и веско. Замедленно рокочущий, как дорогой мотоцикл на холостом ходу, голос произносил короткие и, как правило, простые мысли. Как бы брезгуя ввязываться в интеллигентскую словесную путаницу. Генерал выгодно смотрелся со своим авторитетным молчанием на берегу какой-нибудь жаркой, почти всегда пьяноватой, завиральной говорильни Ларисиных коллег. Никогда не было ощущения, что он не понимает сути разговора, наоборот, часто выяснялось, что он знает путь наикратчайшей формулировки через болота болтовни, в которых все тонет. Он был полезен Ларисе и, так сказать, производственно. С его помощью она наладила тотальный контроль не только над «Историей», но и над «Армией». Белугин обеспечил тамошним списанным из войск подполковникам возможность расширения круга их просветительских, хорошо оплачиваемых экскурсий, и они знали, кому обязаны этим. Авторитет искусственной заместительницы становился все более весомым и натуральным.
Самое интересное начиналось, когда любовники сидя в кровати покуривали и потягивали шампанское после всего. У генерала была одна слабость, а может, это и не так называется, но, в общем, в тот момент, когда его прекрасная подруга открывала рот и начинала речь, он брал с прикроватной тумбочки фуражку и надевал так, чтобы козырек почти касался носа. И это означало, что он пришел в нужное состояние и готов к вниманию. Кстати, он никогда не оставлял фуражку в прихожей, а всегда брал с собой в комнату. Лариса попыталась как-то ласково высмеять эту его привычку, но уже после первой фразы почувствовала, что высмеивать ее не надо.
Так вот, поглядывая искоса на эту фуражку, она начинала самую важную для себя часть встречи. Тихое, осторожное расследование на тему: кто вы, генерал Белугин? С кем вы? Простой ли вы, обаятельный солдафон, гуляющий от страшненькой женки, или ищущий, болеющий за родину душой русский офицер. Если так, то неизбежно же вы должны понять, какое это чудо, что они вот так встретились, таких два незаурядных человека. И у них не просто пошлый роман, а «душ трагических сплетенье во имя русского орла».
Генерал слушал внимательно, но в ответ все больше помалкивал, не спешил выплеснуться со встречными откровениями, мол, мне тоже за державу так обидно, так обидно! Но чувствовалось, что слова Ларисы доходят до его каких-то скрытых, может быть, очень глубоко струн и порой колеблют их. Чувствовалось, что постельные проповеди не пропадают зря.
Разумеется, все выглядело не так постно и пошло, как в данном описании. Лариса играла роль офицерской дочери изобретательно, не только топором правды врубалась, но и рапирой иронии ранила. Она чувствовала, что эти просветительские спектакли генералу нравились. Одно смущало: слишком медленным было его движение ей навстречу, что там за скрытые тормоза? От общей ли неразвитости или от пороков характера задержка. Короче говоря, глуп он или труслив? Не хотелось ни того, ни другого, и еще как не хотелось.
Однажды, они встретились, как пару раз уж бывало, у входа в ресторан «Кормило». Ларисе он нравился не только из-за каламбурного названия, но и ввиду хорошей русской кухни. Белугин был не в форме, что ей очень нравилось, а в дорогом гражданском костюме. И без букета. И сидел за рулем сам.
Сердце дамы дернулось.