Ларочка

– Нам надо поговорить.

– Я и говорю – говори!

Мучительное, сбивчивое дыхание.

– Не так.

– А… хочешь приехать? На экскурсию, взглянуть на дело рук и ног папаши своего? Картина живописи. Может, ты и сам мечтал о чем-нибудь в том же духе, а?

Бабич несколько раз тяжело и вдруг шумно вздохнул:

– Какая же ты все-таки дрянь! – И положил трубку.

Лариса даже не успела вкрикнуть в нее уже вырвавшееся разъяренное: «Что?!»

Ах ты, мозгляк, тля, мразь мелкая… Честно говоря, она была почему-то очень уязвлена этим жалким выкриком. Она считала младшего Бабича, что бы там ни было, состоящим при себе, чувствовала человеком, который должен был бы непрерывно радоваться праву находиться в ее жизненном поле. А тут! Более уместной была бы с его стороны истерика другого знака, например: я убью его! Желалось немного надрывной мелодрамы. А тут тупой сбой. Какие они все-таки… Бабичи!

Но быстро успокоилась мыслью – приползет! Лариса прищурила окруженный черным кругом глаз, отчего получился очень грозный вид, дохнула дымком. Приползет, возможность для изощренной сатисфакции представится не более чем через пару недель.

Опять звонок, и теперь уже в дверь.

Гапа.

Только распахнув уже дверь, Лариса поняла, что та явилась не одна. В следующую секунду она поняла, с кем именно явилась гостья.

Реакция была мгновенной – спустя две секунды Лариса сидела на краю ванны в своей ванной комнате и беззвучно материлась. Агапеева бродила по квартире, присвистывая:

– Да, иногда женщины не кокетничают, предупреждая, что у них неубрано!

Когда она заглянула в ванну, Лариса сдавленно набросилась на нее – ты, мол, что, с ума сошла, как же было можно с незнакомым генералом, когда у меня под каждым глазом по такой блямбе!

Агапеева искренне разводила руками, ну не знала, подруга, ты бы хоть намекнула.

– Кто это?

– А он сказал, что вы знакомы!

– Белугин?

– Ну да, как узнал, что я к тебе еду, напросился. Шампанского купил, коньяка.

– Как его?

– Как Пушкина.

Лариса бросила сигарету в унитаз и перешла с шепота на повышенный тон:

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, я так рада, что Гапе удалось уговорить вас заглянуть ко мне в гости.

Генерал подошел к двери ванной, деликатно хрустнув паркетом.

– Что вы, я сам напросился, жаль только, что так не вовремя, прошу, так сказать, принять извинения.

– Бросьте, бросьте, совершенно непредвиденные обстоятельства, залетела в форточку шаровая молния и взорвалась минут за сорок до вашего появления, можете себе представить, что я пострадала еще сильнее, чем моя квартира.

– Может быть, в госпиталь?

– Врач был, был, осмотр, то-се, велел пока сидеть в темноте.

– А-а… – сочувственно произнес Белугин. – То есть своим визитом мы заставили вас…

– Ничего, ничего.

Агапеева наклонилась к уху Ларисы:

– Чего ты все слова по два раза повторяешь?

– Волнуюсь.

– Ну, тогда мы, значит, не будем мешать лечению. Пойдем. Я кой-какие сувениры оставлю на столе в кухне.

– А зачем пойдем? Наоборот. Мне тут скучно одной. Представьте – сидеть в темноте в ванной.

Белугин молчал, не зная, что сказать в этой ситуации, и не понимая, каких действий от него сейчас ждут.

– Может, мы и правда поедем? – шепнула Агапеева.

– Ни за что!

– Тогда что?

– Александр Сергеевич?

– Слушаю.

– Вот сейчас Гапа вам поможет, вы перетащите маленький стол с кухни сюда, к дверям ванной. Накроете его. Колбаска, сырок, все наискосок. Соберете целые бокалы, откроете шампанское, и мы выпьем.

– За что?

– Ну, за здоровье, конечно. За мое здоровье и за мою удачу.

– Удачу? – спросил генерал, и по голосу его можно было понять, он понял, что хозяйка считает удачей его к ней внезапный визит.

Лариса оскалилась в темноте:

– Конечно, не каждый день к вам залетает в дом шаровая молния, и вы остаетесь живы после встречи с ней.

Белугин снял фуражку, довольно долго оглядывался, выбирая место, которое было бы достойно ее. Полочка для телефона. Устроил. В профиль фуражка была похожа на черепаху, попытавшуюся встать на дыбы.

– Стреляйте.

– Давайте, Александр Сергеевич, – сказала Агапеева, нарезавшая хлеб, и Ларисе понравилось, что она отнеслась к генералу официально.

Шампанское грохнуло громко как салют, Лариса выставила за дверь изящную руку, таким образом, чтобы не было видно ни одного синяка.

Вообще, руками своими она была довольна, вот талия почти погибла, но пока не об этом.

Шампанское в хрустальном фужере искрилось и светилось в неполном мраке ванной комнаты, холодновато теплилось как некая надежда. Лариса приложила хрусталь ко лбу, а потом поцеловала.

После шампанского пили коньяк. Лариса и то и другое выливала в раковину, чтобы не испортить и без того великолепное настроение.

Белугин снял китель и ослабил узел галстука, Агапеева подрезала колбаски, открывала банки с домашними огурцами – подарками от Нины Семеновны.

Лариса из-за двери сообщила свое коронное, что она дочь офицера и любит военные марши. И они втроем постарались изобразить «Прощание славянки», на что Агапеева, вообще-то не блиставшая остроумием, заявила, что у них скорее получилось «Лечение славянки». Еще не закончили смеяться, как раздался звонок в дверь.

– Гапа, посмотри.