Ларочка

Так из-за чего же тогда случился этот чудовищный мордобой, с разгромленной квартирой, запятнанной гематомами фигурой?

Во всем оказался виноват один мифологический персонаж. Рыба.

Зашел разговор во время одного из визитов Бабича о какой-то чепухе, сейчас уже и не упомнить. Разговор выбрел на Сретенку, затормозил у «мастерской» черного копателя Рыбы. И в этом месте мясник побледнел как куриное филе:

– Ты его знала?!

– В том-то и дело, что нет.

– Но ты же сейчас рассказывала про его дыру. Очень похоже. Бутылки, иконы.

– Так я же тебе и говорю…

– То есть как же можно было бывать в доме, и не раз, и не увидеть хозяина?

– Бывает, я же тебе говорю.

Бабич знал Рыбу, и с самой отвратительной стороны. Даже для мясника и колбасника, пошляка и снохача этот человек представлялся чудовищем. «Ни одной юбки», «дважды привлекался за изнасилование, но отвертелся».

Лариса со смехом продолжала утверждать то, что утверждала, – даже не виделись. Жила в его доме, пила, спала, но хозяина не видела.

Было, очевидно, между Бабичем и гробокопателем еще что-то, что он не мог обнародовать, но оно грызло его, поэтому факт сожительства Ларисы с этим «ублюдком» разрывал ему внутренности. А то, что факт был, он не сомневался.

К тому же – зачем врет?!

Что за новая подлая манера – врать?!

Поскольку Лариса и в самом деле не видела даже этого Рыбу, она не знала его сексуальных привычек и не могла, соответственно, их высмеять.

Разговор получился отвратительно серьезным.

Лариса оторвалась от зеркала и прошлась по разгромленной комнате. Все же как это предусмотрительно, что сына она поселила у Лиона, каково было бы ранимому юноше стать свидетелем этой колбасной истерики.

Все навещавшие хозяйку старались по мере сил навести порядок в этом хаосе. Но следы побоища были слишком заметны. Стулья стояли покосившись, стол вообще не валялся только потому, что был прислонен к стене. Дверь в ванную висела на одной петле. Телефон треснул не хуже зеркала, но работал.

Да, все необходимые шаги по жестокому и законному отмщению ревнивому кретину сделаны, в местах не столь отдаленных уже готовят для него нары.

Первые шаги с целью загладить ситуацию безумный Бабич сделал уже через несколько часов после побоища. Твердил то, что в такой ситуации и полагается твердить: любовь, ревность, ослепление, какие хочешь извинения, сатисфакции, валяние в ногах. «Можешь пропустить меня через мясорубку, если хочешь». Явная невыполнимость рецепта выглядела издевательством, а от навязчивого мясного акцента просто тошнило. И это побуждало Ларису к активным юридическим действиям.

Бабич позвонил утром следующего дня и сообщил, что, если она хочет, он сегодня же начнет процедуру развода и женится на ней. Швырнув трубку на треснувший корпус, Лариса хрипло рассмеялась. В предложении мясника был какой-то самоудваивающийся бред. Во-первых, выяснялось, что он был все это время убежден: она мечтает выйти за него замуж и, во-вторых, надо понимать, он считал, что с помощью оказанных намедни физических «ласк» он это ее желание сильно увеличил. Не-ет, таких надо сажать!

Благодаря вмешательству Энгельса дело раскручивалось стремительно.

Получив грозную повестку, Бабич позвонил с предложением денег. Больших денег. И все время повышал ставки. Готов был опустошить свои счета и посадить семейство на голодный паек. Откопать кубышки, зарытые в дачном погребе.

Лариса развлекалась этими телефонными торгами.

И вот опять зазвонил треснувший прибор.

Это была Агапеева.

– Ну, что, одну девушку можно сильно поздравить?

Лариса обалдело глянула в зеркало:

– С чем?

– Приказ подписан, и у нас есть все основания для чего?

– Отметим, отметим, да еще как.

– Я вызов отправлю прямо сегодня. Твой отец сможет приехать уже на этой неделе? Еще три дня осталось.

Лариса открыла было рот, но вдруг как-то вся осеклась, ударенная изнутри неожиданной мыслью.

– Послушай, а нельзя погодить?

– Ты что, рехнулась?!

Благодаря разнообразным связям Агапеевой стало все-таки возможно великое переселение семейства Коневых из Белоруссии поближе к Москве. Сколько было выпито водки и съедено шашлыков на разных дачах, и вот теперь какой-то выверт!

– Не обижайся, сама все поймешь, приезжай!

Каприз Ларисы объяснялся просто – она не могла допустить, чтобы отец увидел ее в этом пятнистом обличье. Знала, что такого стыда не перенесет. Всем своим свитским она демонстрировала синяки и ссадины с некоторой даже гордостью страдалицы, это было как бы материальное воплощение ее морального превосходства мученицы над ними всеми такими небитыми, обыкновенными, обоснование ее возвышенного над ними положения.

Отец – совсем другое дело. Остатки провинциального воспитания.

Нет, нет, минимум на две недели необходимо отложить его визит. Вызов из ГУКа пойдет к нему, когда синяки совершенно побледнеют.

Телефон зазвонил опять.

Интересно, что на этот раз предложит перепуганный колбасник? Кстати, шевельнулось в голове: Рыба, сухая колбаса, директор мясокомбината Бабич, тут есть какая-то смутная связь. Она не успела больше ничего подумать, сбил с мысли голос в трубке.

Младший Бабич.

– Ну, говори.