Ларочка

– Но мне-то видно, как он бегает по галерее, руками размахивает, то есть спорит со мной. Глаза в глаза не может, а вот так, заочно, театрально, со всякими словами, это ему только дай. Да еще, видать, воображает себя чуть ли не в белых одеждах, какой он кристальный. Он хочет остаться порядочным человеком, говорит сука-невестка, он не подаст руки людям, к которым я его заманиваю. Заманиваю, представляете?!

Колбасник сдвинул брови, ах, ты, боже мой, какие страсти!

– Ну, объясните, почему, если кто-то хочет остаться порядочным человеком, другой из-за этого должен греметь под фанфары?

В ответ хлопнула шампанская пробка. Причем так удачно, что облила только кавалера.

Лариса несколько секунд сидела в ступоре, а потом вдруг расхохоталась. Как бы перепрыгнув из одной ситуации в другую. И в знак прощания с прежними заботами крикнула, перед тем как приложить горлышко бутылки к губам:

– Да он просто трусливое чмо, а не морская пехота. Так опозорить нашу такую армию.

– А… не захотел в депутаты? – сообразил наконец-то Бабич-старший.

Лариса отхлебнула, найдя в шампанском новую энергию для возмущения.

– Ну, не могла же я просто так уйти. Рушится целая пирамида, сорок человек подогнаны один к одному по единственной схеме, и все должно пойти к черту из-за старого неврастеника из морской пехоты. Я сказала, что уйду только после того, как поговорю с ним. А она, невестка, мне говорит, что если вы поговорите с ним, то убьете его. Мол, вы любите гулять по трупам, так я вам этого не позволю. Это я-то по трупам? Аристарх умер в объятиях жены, и ничего, ничегошеньки у нас не было, спросите хоть у сынка вашего.

– Чего у него спрашивать, у дурака.

– Нет, все-таки, думаю, надо что-то предпринимать, но в этот момент из дверей появляется еще и внучка. Певичка, шестнадцать лет, два аборта. И говорит прямым текстом: а не пошла бы ты вон отсюда, кагэбэшная профура!

– Профура – это что-то церковное? – вдумчиво поинтересовался Бабич.

На секунду Лариса пресеклась, а потом прыснула. Чувствовалось, что она уже до шампанского приняла коньячку.

– Нет, это не церковное, это кагэбэшное.

– Так надо было дать ей по морде.

– Так я обалдела. Вот они, оказывается, кем меня все эти годы числили. Помалкивали. А устами младенца заговорили. Я ее к таким докторам устраивала, и она мне!..

– Поехали! – скомандовал колбасник шоферу. – Куда? – наклонился он тут же к даме.

– В славянский бардак.

– Базар, может быть?

– Да теперь уже все равно, и давно. – Лариса расслабленно закрыла глаза, но через секунду вскинулась: – А если напролом? Бумаги все со мной? Пажитнюк меня ненавидит, я его не знаю. Минус на икс может ведь дать плюс. Давай, как тебя там, товарищ шофер, разворачивайся на Старую площадь.

Бабич-старший мягко взял ее за руку:

– Не получится.

– А вдруг получится?!

– Шамарин ничего не подписал.

– Что-о?! – Она опять обмякла.

– После всего, что он со мной сделал! – прошептала она, медленно и обреченно отваливаясь на спинку сиденья.

Колбасник возбужденно раздул ноздри. Посмотрел на бесчувственное лицо Ларисы, вынул сигарету, и так уже полувывалившуюся из ее рта, стряхнул пепел в одну из роз и дал коман ду водителю:

– В бардак!

26

– Девятое апреля. Английская бит-группа МУД, построенная гением продюссера Чиниа и композитора Чепмена, по типу таких групп, как «Смоки», «Свит».

Лариса перевернула лист альбома.

– Двадцать третье августа. Рик Спрингфилд. Является австралийцем по происхождению. Всю сознательную и творческую жизнь провел в Америке, куда приехал в юности сделать операцию на глазах и где остался…

Еще один лист.

– Двенадцатое октября. «Статус-кво». Очень старая английская команда. Заслуженные, умелые мастера прозрачного рок-н-ролла и бодрого, попсового ритм-н-блюза… – Закрыв альбом, Лариса прочла на обложке: – «Рок-календарь». Что это, папа?

Капитан Конев хмыкнул:

– Это еще что. Пойдем покажу. Только набрось пальтишко.

Выйдя из подъезда, капитан бодро и вместе с тем как-то обреченно зашагал вдоль дома, завернул на угол, между двумя облетевшими липами, распугивая воробьев, прыгавших возле заснеженной мусорки, вывел дочь к чугунной ограде городского парка. В ограде была, естественно, выломана дыра каким-то былым силачом.

– Пошли, пошли.

Лариса поправила пальто на плечиках, аккуратно, с достоинством нырнула в проем, оставив клуб сигаретного дыма снаружи.

– Вот!

Тут была еще одна мусорка, но поменьше. Куча обожженной фанеры, некогда, видимо, представлявшая собой какие-то микроскопические конструкции. Как будто спалили макет некого города. Да нет, не просто города.

Николай Николаевич присел, поднял мизинцем грязный фанерный фрагмент:

– Узнаешь?

Лариса, прищурившись, затянулась. Это явно был кусок Кремлевской стены.

– То есть с Москвой покончено, и сын подался на Запад.

Капитан отшвырнул обломок, вытер руку о бушлат:

– Я ж тебе и писал и звонил. С парнем творится что-то… Он вдумчивый, себе все тихо в голову думает. Не хамит. Альбом с музыкальными картинками стал клеить года полтора назад.

– Откуда он все эти сведения наковырял? – усмехнулась Лариса.

Отец пожал плечами: