Ларочка

Невозможно было ни о чем не думать. Более того, невозможно было не думать об отвратительности предстоящего любовника. Переживания всех дев, насильственно выданных по расчету родителей, зашевелились в ней. Все «Неравные браки», все «Анны на шее», «я в торги не вступаю». Школьное образование, как эскалатор в метро, выдавало из подсознания новые ассоциации. Зоя, Космодемьянская Зоя. Умри, но не дай без любви!

Нервно, некрасиво гыгыкнула в ответ на непреднамеренный каламбур, зажала рукою рот. Может, удастся все обратить в шутку? Но она понимала, что ничего в шутку обратить не удастся.

Бородавчатый столоначальник не менее неумолим, чем тот Зоин фашист. Обречена!

Почему-то ощущать себя жертвой было переносимее, чем героиней. Что делать, когда ничего нельзя поделать?! Смиряешься, и почти сладко в том месте, где предполагается наличие гордости.

Да где же он?!

Скорее бы отстреляться. Унижение было уже пережито многими способами, оставалась одна лишь физиологическая грязь.

Сколько прошло времени?

Такова всегдашняя женская доля – ждать.

Мужа с работы, сына с фронта, насильника и того приходится ждать от валтасарова стола.

А может быть, на радостях налакается. Шестьдесят лет шакалу. Какие из них насильники в такие годы, да еще налитые коньяком!

А вдруг вообще не придет?

А вот с этой стороны ситуацию мы не рассматривали.

Даже мороз по коже.

Да нет, десять лет добивался, а теперь соскочит? И ведь не жениться же ему тут надо. Всего-то сорвать цветок. Опять из горла вырвался грубый смешок.

Да нет, и в самом деле, сколько можно ждать?!

Поглядела на часы.

Однако!

Возмутиться или испугаться не успела.

Шаги.

Кто-то приближался.

Шаги были осторожные, можно даже сказать, неуверенные. Юбиляр боится, что его заметят? Кста-ати, ведь и в голову не пришло – а может, он тут с какой-то своей постоянной самкой?! Жена, любовница, секретарша! Пусть, тварь, выворачивается! Тем лучше, все пройдет максимально быстро.

Остановился у самой двери. Наверно, оглядывается, не подсматривает ли кто. Дверь отворилась, и внутрь заглянул Бабич. Лариса аж подскочила на месте.

– Тебе чего?! – страшно прошипела она. Ей сейчас было ну совсем не до страданий юнца.

– Все уехали.

Она резко вскочила. Первая мысль была – в погоню! Конечно, в следующую секунду осеклась.

– Я стоял у входа, видел, как он садился в машину.

В коридоре снова послышались шаги – уборщица звякает ведром.

– Нам тоже пора.

Из дому позвонила юбиляру:

– Вы испугались монсеньер или просто обстоятельства оказались сильнее вас?

– А-а… – донесся пьяноватый и приязненный возглас. Очевидно, державшийся за банкетным столом, он теперь догонялся в безопасных домашних условиях. Такие не любят светиться на публике. Этот факт очень работал на ту Ларисину идею, что бородавочник просто струсил там в клубе. Чиновник поборол в нем мужчину.

– Как бы там ни было, я своего человека завтра присылаю. В девять!

– Само собо-ой!

– И без фокусов.

И она положила трубку.

25

Назавтра на месте условленной встречи с Бабичем, после его посещения шамаринского кабинета, она застала его отца, директора мясокомбината. Все же он очень сильно отличался внешне от своего сына, не то что Перков от Егора. Квадратный, веселый, напористый, с золотыми зубами в далекой глубине рта, в распахнутой дубленке и с букетом цветов.

– Где он? – спросила свирепо Лариса у немного развязно подкатившего к ней колбасника. У нее были основания пребывать в бешенстве – утро отвратительно комкалось.

– Он просил меня передать вам эти бумажки… А это от меня. – Огромный, нестерпимо нелепый в данной ситуации и в это время дня букет. – На словах он просил передать…

– Обойдемся без него, – сказала глухо Лариса. Бабича она еще накажет, ревнивец хренов!

Колбасника эта мысль обрадовала:

– Обойдемся? Так поехали. Подано!

Она сомнамбулически погрузилась на переднее сиденье черной «Волги», букет мешал, колбасник помогал с ним справиться.

– Документики наши важные положим вот сюда.

– Можете выкинуть в канаву.

– Не понял.

– Еще час назад это были документы государственной важности, а теперь это плохая туалетная бумага. – И Лариса откинулась на сиденье. – У вас курят?

– С этого момента да.

После нескольких затяжек:

– Я никогда не видела человека в такой истерике. Сначала он даже не хотел меня видеть. Даже хуже, он сделал вид, что при смерти, видите ли, у него инфаркт.

Колбасник потер переносицу горлышком бутылки от шампанского, которую собирался откупоривать:

– У кого инфаркт?

– У Александрова, моего шефа! Только у него нет ин фаркта…

Вопрос колбасника сыграл роль искры, и опять все воспламенилось.

– Ведь все было оговорено, и все время одни кивки в ответ. Только доехать до Старой площади и поставить подпись. И тут его невестка мымра нарисовывается – у дяденьки сердечный приступ. Я почти сразу начала хохотать…

Бабич-старший уже обирал фольгу с горлышка.