Ласковый убийца

— Я боюсь, Алеша. Во-первых, у меня нет доказательств. Во-вторых, я опасаюсь за Настю. Звонок-то был междугородний. Наверное, они звонят откуда-то из Гагарина. А если с ней действительно что-нибудь случится? Я же никогда себе этого не прощу. Я боюсь, Алеша. Алеша, ты такой сильный, умный, — Марина вдруг упала перед ним на колени и обхватила их руками. Халатик распахнулся, и ее голые груди заколыхались: но не обреченно — вверх-вниз, а бодро, в разные стороны — одна вправо, другая влево. Они блестели на солнце и тихонько звенели, ударяясь друг об друга. Марина не делала ни малейшей попытки прикрыться. На Алексея Борисовича напал столбняк. В буквальном смысле этого слова — даже воздух в трахее застыл неподвижно. "Третий номер, не меньше. А то и четвертый", — пронеслось в голове. — Алеша, помоги мне! — голосила Марина, хватая его за руки и прижимая их к своей груди. Болтушко попытался отстраниться и покрепче сжал ноги, чтобы не было видно предательски вздувшегося гульфика — еще несколько минут назад он был плоским, а сейчас напоминал лыжный трамплин на Ленинских горах.

— Кха… Кха… Кханечно, я помогу тебе, — дребезжащим голосом ответил Болтушко. — Давай вместе пойдем в милицию, — еще раз предложил он. Погладил дрожащей рукой Марину по голове. "Какая у нее на левой груди родинка. С копеечную монету, не меньше. И на самой ареоле, вокруг соска, волосы какие-то. Обломные волосики. Но в целом ничего… Интересно выкусывать их зубами — по одному."

— Не надо в милицию. Лучше отдать им эти деньги. Я боюсь, — продолжала Марина, и ее руки, совершавшие стремительные круговые движения, замедлились и стали постепенно сужать круги, приближаясь к эпицентру.

Болтушко окаменел. Он явственно слышал, как крупные капли густого пота со скрипом пробираются у него между лопаток. Болтушко хотел что-то сказать, но не смог — единственной мыслью, крутившейся в голове, было давнее воспоминание из школьного учебника по анатомии: "… с помощью зрительных рецепторов человек воспринимает до 95 % поступающей в мозг информации…". А зрительные рецепторы Алексея Борисовича воспринимали в этот момент кружевные трусики Марины. Эта замечательная часть женского туалета была устроена таким образом, что могла помешать только органам осязания и никаким другим.

— Давай все-таки обратимся в милицию, — прохрипел он и положил ей руки на плечи. Затем как бы случайно его руки сдвинулись вниз, еще больше открывая и без того неплохой обзор. "Отличная передняя подвеска! Такая энергоемкая! А багажник — просто супер!" — лезли в голову крамольные мысли. Такое, слава Богу, случается нечасто — только отпетым автомобилистам может придти в голову сравнивать женщину с машиной.

— Не надо, Алеша, я прошу тебя! Не надо! — вскрикивала Марина, воюя с его ремнем из дешевого кожзаменителя. Ремень противно щелкал гладким лакированным телом со следами глубоких трещин на местах перегибов и глухо звякал пряжкой. Болтушко втянул живот, чтобы облегчить ей задачу. В животе заурчало. "Я же еще не обедал сегодня", — не к месту вспомнил Алексей Борисович. — Не надо в милицию! Только не в милицию! — просила Марина.

— А куда же? Куда?! — задыхаясь, спросил он.

— Сюда!! — воскликнула Марина и, стянув с Болтушко штаны, повалила его на себя. — Иди ко мне!

* * *

Через двадцать минут все было кончено — в буквальном смысле. Болтушко, тяжело дыша, собирал раскиданные по полу доспехи. Марина сидела на краю дивана и смотрела на него сверху вниз. Было в этом нечто унизительное: она мгновенно запахнула халат и теперь наблюдала за Алексеем Борисовичем свысока, будто бы даже с некоторым удивлением и презрением. А он лазил на четвереньках возле ее голых, слегка полноватых ног и собирал рассыпавшиеся из карманов брюк ключи и мелочь. Ремень нашелся под телевизором, а бумажник с документами завалился за обивку кресла.

Наконец, вернув все вещи на свои места, Болтушко сел в кресло, но так, чтобы не видеть стоявшую за стеклянными дверцами шкафа фотографию Николая в траурной рамке. Не решаясь поднять глаза на Марину, он пробурчал под нос:

— Чем же я могу тебе помочь? В милицию ты обращаться не хочешь, а у меня там какие — никакие, но все-таки связи. А что я еще могу сделать?

— Алеша, — ласково, но очень твердо сказала Марина, — ты же мужчина. Ты большой, сильный, умный. Я хочу, чтобы ты отвез им деньги. Я — женщина, существо слабое. Они меня будут шантажировать еще и еще, пока все не высосут. А ты можешь решительно сказать: мол, хватит. Берите деньги и чтобы я вас больше не видел. Понимаешь?

У Болтушко похолодело все внутри:

— Нет… Как это? Почему они должны меня послушать? Они точно так же будут продолжать тебя шантажировать. Нет, давай лучше в милицию. В милиции разберутся. Им же за это деньги платят.

Марина закатила глаза. Скорее всего, это должно было означать: "Ну и дурак! Зачем я только с ним связалась!". Но вместо этого она спокойно произнесла:

— Алеша, ты где вырос?

— Ну, как это где? Я родился Сокольниках в, а потом мы переехали на Таганку…

— Короче, в Москве? — перебила Марина.

— Ну, конечно. Сокольники — это же Москва.