Прошло пять минут, и Нина не вытерпела: спустилась вниз, к газетному киоску, купила вчерашнюю "Из рук в руки", открыла главу "Разное" и принялась читать.
"Грузопер. Что такое грузопер? А, наверное, грузоперевозки. Нет, это не тот столбец. Это четвертый справа, а мне нужен четвертый слева. Так, читаем четвертое объявление сверху. "Вывоз мусора". Э, нет! Постойте-ка! Не "вывоз", а "вызов". "Вызов мусора". Ловко!"
Она рассмеялась и мысленно повторила любимое имя: "Валерий!" четыре раза. Затем несколько раз подряд прочитала номер телефона и выучила его наизусть.
После этого Нина стала названивать Японскому — а вдруг с ним правда что-то случилось?
Валерий тем временем торопился на встречу с Французом: было уже пять часов, а он еще должен был захватить прибор, с помощью которого можно отыскать радиомаяк.
БОЛТУШКО.
Дом Тарасовых стоял как бы на отшибе. "Я его всю жизнь строил", — пояснил Тарасов-старший. Он сидел на переднем сиденье вполоборота к Болтушко — потому, что не помещался в маленьких "Жигулях" по-другому: его толстые ноги, словно разрушенные землетрясением колонны некоего гигантского храма, упирались в переднюю панель. Правда, сидя боком, он мешал Василию переключать передачи, но в нужный момент Тарасов-отец с громким кряхтением убирал ногу, и Тарасов-сын молча двигал рычагом.
"Вы уж извините, Алексей Борисович, что приходится вас назад сажать, но я еще лейтенантом был, а уже спереди ездил. Начальство всегда ругалось, а все же лезло на заднее сиденье."
Дом Тарасовых тоже выглядел монументально. Первый этаж — крепкая кирпичная кладка, второй — из дерева. Крыша из оцинкованного железа — пока еще белая, без следов ржавчины. С каждого угла крыши — водосток, и рядом бочка. "Огород поливать, мать его ети", — махнул рукой Тарасов.
За домом начинался большой участок: прямо под окнами — зелень, огуречные грядки и теплица с помидорами, а дальше, в низине — картофельное поле и зеленые кудрявые кочаны капусты. "У нас не воруют. У соседей — могут, а у нас — нет", — гордо похвалился Тарасов.
Они поставили машину у ворот, открыли калитку (вопреки всем канонам классической "деревенской" литературы она оказалась не скрипучей) и по дорожке, выложенной битым кирпичом, направились к дому. "Скважину бурить буду: в жару колодец пересыхает — на всех воды не хватает. Надоело с соседями ругаться", — пожаловался Александр Иванович.
Три ступеньки из бетона, отделанные для прочности металлическим уголком. "Деревянные решил не делать, так надежнее", — деликатно, почти шепотом сообщил хозяин и тут же загудел, как речной пароход: "Эй, мать, выходи, у нас гости!"
По примеру Тарасовых Болтушко разулся в сенях и надел матерчатые тапки, которые в большом количестве лежали на полу. Он пошел следом за хозяевами и оказался на большой закрытой веранде. В центре ее стоял огромный стол, накрытый старой, в порезах, клеенкой с завернувшимися в трубочку углами. Рядом была дверь, ведущая в маленькую кухоньку. Из-за двери доносилось шипение, бульканье и шкворчание. Оттуда выглянула женщина в белом платке, завязанном узлом на затылке.
— А это вот — моя жена, Алевтина Петровна! — указал на нее Александр Иванович. Женщина молча улыбнулась Болтушко, он кивнул в ответ. Тарасов между тем продолжал знакомить гостя со своим хозяйством:
— А вот ежели выглянуть в это окно, то во-о-он там, к деревьям поближе, банька стоит.
Он повернулся и подхватил Алексея Борисовича под руку:
— Пойдемте, я вам второй этаж покажу, — и, проходя мимо жены, негромко заметил, — ты бы, мать, сняла эту клеенку. Скатерти, что ли, в доме нет?
Из краткой экскурсии стало ясно, что этот дом Тарасов построил сам, живет здесь с женой и младшим сыном, Владимиром — он еще не успел обзавестись семьей — а старший, Василий то есть, живет в городской квартире с молодой женой и двумя дочками.
— Мои внучки, — с нежностью сказал Тарасов, — Люда и Марианна. Я Василию свою квартиру отдал, которую еще в семидесятых годах от управления получил. Хорошая, двухкомнатная. Они же молодые, им хочется в городе жить. А меня бабка, — он огляделся и понизил голос, — запилила совсем: давай, говорит, к земле поближе, чтобы свой огород и все такое. А мне этот огород, — он провел ребром ладони поперек красной мясистой шеи, — вот где. Я же — не земледелец.
Он помолчал немного, глядя в пол, и повторил: