Last Stardust (СИ)

Ровно тысяча журавликов, чтобы исполнилось одно заветное желание. Снова эти желания. Если просить и умолять, тебя услышат. Наверное.

Вокруг никого не было, кроме них. У памятника стояли небольшие колонки. Кто-то нажал на воспроизведение аудиогида на английском, и из них полился тихий, но твердый мужской голос, рассказывающий судьбу печально знаменитой девочки из Хиросимы.

Юру мороз продрал по коже при первых же звуках.

“Лишь 644 журавлика были сделаны в момент смерти Сасаки Садако, но ее сила воли и желание жить настолько покорили ее друзей и одноклассников, что они закончили ее работу, и она была похоронена вместе с готовой тысячей бумажных журавликов”.

Юра слушал и слушал эту историю, внутри желая на этот вечер забыть английский язык, чтобы просто не понимать, что произносил этот вкрадчивый голос. Он смотрел на разноцветные гирлянды, пока они не поплыли перед глазами.

— Юр, ты идешь? — тихо окликнула его Мила.

— Вы идите, я догоню, — ответил он, сам не понимая, почему ноги будто приросли к асфальту.

— Если что, набери меня, — сказала девушка.

Оставшись один, Юра сунул руку в карман джинсов и нащупал карту острова Миядзима, купленную утром. Идея пришла в голову сама собой, и он, достав карту и опустившись на корточки, осторожно начал складывать ее, обрывая края, чтобы получился ровный квадрат. Дедушка научил его делать журавликов еще в первом классе. До них Юра умел только ваять самолетики, которые почему-то очень плохо летали и пикировали по спирали прямо вниз с балкона, втыкаясь носами в землю.

Юра складывал и складывал красочную бумагу, которая с каждым слоем становилась все жестче и неподатливее. А голос все продолжал звучать вокруг в тишине.

“Эта ужасная война унесла миллионы жизней, и эта боль вечно будет жить в наших сердцах”.

Если просить и умолять, тебя услышат. Желание. Какое желание можно загадать, на что надеяться, если даже такая храбрая и сильная девочка не смогла получить то, что так хотела – жизнь?

Когда журавлик был готов, Юра понял, что плачет навзрыд.

Он поднялся на ноги и застыл, увидев по другую сторону от памятника Отабека. Тот стоял и смотрел на него с совершенно нечитаемым выражением лица. Потом вдруг поднял руку, которую Юра до этого не видел из-за крыла каменной девушки, держа в ней что-то светлое и острогранное.

Журавлик. Белый, из обычного листа А4. По крылу шла какая-то печатная надпись.

Юра не знал, что и зачем делал в тот момент. Он всегда таким был: принимал решения и не следовал им, поддаваясь эмоциям, сначала творил что-то, а потом думал, насколько это было правильно, много говорил и так мало, ничтожно мало слушал тех, кто был ему дорог. Изнутри рвалось, будто пробило плотину, и все хлынуло наружу — вот такое, настоящее и незащищенное, без прикрас, без лести, без домыслов и без сожалений. Все это будет потом, если будет.

А сейчас эти несколько шагов от одного каменного крыла до другого показались вечностью. А сейчас от Отабека просто одуряюще пахло чем-то родным и привычным. Юра жался к его груди так, будто любой оставшийся между ними миллиметр причинял физическую боль.

Если просить и умолять, тебя услышат.

Юре показалась, что прошла вечность, прежде чем его с силой обхватили руками и прижали к себе еще крепче. Лицо щипало от слез, которых вдруг оказалось так много, что их просто некуда было девать — они лились и лились из крепко зажмуренных глаз, впитываясь в эту чертову такую любимую серую рубашку, которую Юра судорожно сжимал пальцами свободной руки, держа в другой сделанного журавлика. Из горла вырвался сдавленный всхлип, когда губы Отабека прижались к виску.

“Мы верим, что наши молитвы будут услышаны и что жизнь продолжается. Это наш плач. Это наша молитва. Это наш мир”.

Отабек что-то тихо-тихо шептал, и Юра сначала не слышал его из-за гула в собственной голове. Но это было лишь одно слово. Снова, снова и снова. Его губы задевали волосы, касались кожи виска. Так близко, знакомо, правильно.

— Юра.

И все принятые ранее решения сгорали в пепел.

========== 4.1. Токио ==========

Комментарий к 4.1. Токио

Nickelback – Someday

“How the hell’d we wind up like this?

Why weren’t we able

To see the signs that we missed,

Try and turn the tables?”

— Юрий, что у тебя с голосом? Опять пьешь все ледяное? Хочешь в новый сезон красиво въехать с пневмонией?

Юра отвел телефон от уха, опустил голову и уткнулся носом в предплечье, чтобы заглушить смешок. Барановская — это как наказание и благословение всей его жизни, причем все в одном флаконе.

— Да тут жара адская, дядя Яша бы оценил — он же у нас любит баню, — какая пневмония? — подняв лицо и тихо шмыгнув носом, чтобы не было слышно в трубке, ответил Юра.

— Вот как раз летом все ангины и пневмонии и прилипают! Особенно к таким безалаберным личностям, как ты, — на другом конце связи что-то зажужжало и затрещало, и Лилия добавила, явно обращаясь не к Юре: — Сколько можно насиловать этот несчастный абрикос?

— Лилия? — переспросил Юра.