Ласточки

– Слушай внимательно. Вот корректировщик из дивизионной артиллерии… – он ткнул пальцем на сидевшего рядом с дверью блиндажа молодого лейтенанта. – Нужно обеспечить ему возможность пристрелять орудия. Найди ему место поближе к фрицам, с хорошим обзором и заодно присмотри, чтобы они его к себе не уволокли. На прошлой неделе случай был: у соседей спеленали наблюдателя – тот и пискнуть не успел. Только письмо нашли на дне окопа и карандашик сломанный. "Здравствуй, мама" – успел написать. Ясен приказ?

– Так точно, тащ майор!

– Тогда выполняй. Лейтенант, вот наш разведчик, следуйте за ним – и отвернулся к печке.

Тот молча кивнул, поднялся и они вместе вышли из блиндажа.

– Как вас звать-то? – спросил Геннадий лейтенанта.

– Толик.

– Ну а я Гена. Солдаты Генычем кличут. Пойдемте, тащ лейтенант.

– Можно на "ты".

– Тогда пошли, Толик. Что в сумке?

– Сухпай выдали, на три дня.

– Совсем хорошо.

В свою землянку он возвращаться не стал. Зачем? "Все мое ношу с собой". Винтовка – вот она, патроны в нагрудных карманах гимнастерки, маскхалат на себе – что еще надо? Лейтенант тоже весь в белом, его ППШ бинтом обмотать и – вперед, на запад. "Корректировщик из дивизии – видимо что-то затевается…" – думал он, меся снег валенками. – "Стоп! А как он собирается связь держать?"

– Толик, а ты чем корректировать собрался? Ни телефона, ни рации.

– Пока надо место подобрать. Линию потом связисты кинут.

– Связисты… Засветят они нас немцам, эти связисты. Лучше нашим разведчикам поручить.

Они прошли по траншее, Геннадий перекинулся парой слов с сидевшим у стереотрубы ефрейтором и сказал:

– Ладно, Толик. Поползать придется. Тут недалеко, три сотни метров примерно. Но сначала – приготовиться нужно. Держи бинт, замотай свой ППШ. Сумку надо под маскхалат убрать. Рукавички есть? Теплые? Сейчас заползем на нашу огневую – до завтрашнего вечера уже не вернемся.

Тот кивнул и начал бинтовать автомат.

* * *

В сгущающихся сумерках они выбрались из траншеи, по обратному скату высоты скатились в ложбинку, скрытую от глаз немцев и по ней поползли, загребая снег, в сторону маленького лесочка, от которого почти ничего не оставила артиллерия и наведывавшиеся туда за топливом солдаты. Сзади пыхтел и сопел лейтенант, которому так ползать явно было непривычно. Наконец, когда они подползли к небольшому холмику, засыпанному снегом, Геннадий повернулся и тихо спросил:

– Что-нибудь замечаешь?

Тот покрутил головой.

– Нет.

– Вот и немцы – нет. Наши солдатики отсюда частенько дрова по ночам таскают, аж канаву в снегу протоптали животами. На той стороне уже привыкли. Редко-редко парочку мин пустят для острастки. Часть ложбинки просматривается, поэтому ползают поздно вечером, в темноте. Как мы сейчас. Смотри…

Он взялся за две ветки, торчащих в разные стороны и потянул. В холмике открылся темный лаз.

– Давай туда. Там окоп, не упади!

Толик исчез внутри и снайпер последовал за ним. Внутри "берлоги" было холодно и абсолютно темно. Чиркнула спичка. Внизу, в глубокой нише, загорелся тусклый огонек свечи.

– Не увидят?

– Нет. Все дырки закрыты. Погоди… Сейчас совсем хорошо станет.

– В смысле?

– В смысле тепла. Где тут она? Ага, вот!

Геннадий выпрямился, держа в руках толстое довольно короткое полено.

– Подержи, Толян…

Лейтенант взял полено в руки и недоуменно смотрел, как тот подносит свечу снизу. Потянуло дымком.

– Готово, загорелось. Ставь его в нишу.

Теперь он разглядел, что полено состояло из четырех долек, скрученных вместе проволокой. Вернее, оно когда-то было единым целым, но его раскололи, выбрали немного дерева из середины, а потом снова стянули вместе. Он спросил:

– И что? Будет гореть?

– Надолго хватит, – кивнул Геннадий. – Меня отец научил такие делать. Он охотник… был. Сейчас потеплеет – одежду посушим. Присаживайся, вон палки идут из стенки в стенку. Пехоту мы сюда не пускаем, но для богов войны можно исключение сделать.

Он погасил свечу. Снова настала кромешная темнота, только багровый огонек в нише чуть-чуть разгонял мрак.

– Капитально обосновались.

– Еще осенью здесь огневую соорудили. Была воронка, мы с Петрухой ее углубили, накрыли ветками. Снег выпал, закрыл все – совсем хорошо стало. Сделали, но стрелять с нее не стали. Больно уж наблюдать отсюда удобно. Если немцы в атаку пойдут – отсюда тоже все, как на ладони. Вон за ту тряпку потяни.

– Эту?

– Да. Она амбразуру закрывает. Утром ты сам все увидишь.

– А чего мы сюда поперлись на ночь?

– Сам подумай: можно было бы утром пойти, по темноте, но вдруг обстрел? Пришлось бы залечь, тем временем рассветет. Ложбинка просматривается плохо, но вход сюда от немцев виден. День бы пропал. Зато сейчас можно отоспаться в тепле и завтра на немцев полюбуешься. Прикинешь, что и как, вечером уползем, возьмем у связистов телефон и катушку и вернемся. После этого – хоть неделю тут сиди. Тут даже сортир есть. Сзади тебя, дыра ветками прикрыта. Так где там у тебя сухпай, Толик? Сейчас разогреем! – и довольно потер руки.