Ласточкино гнездо и коварство сарацинов

«А у нас, отродясь, не было никаких дежурных расчетов — командир роты, парень моих лет, взял у меня бумагу, вчитался в нее и заразительно засмеялся. Потом сделал серьезное лицо и взял трубку.

«Стас, ты — сказал он, превозмогая смех, — я сколько раз говорил, чтобы гнали этого козла из дежурки, какого, какого, Силантьева, что он у Вас отирается, третье разрешение от него получаю. Еще раз придет бумага, сами будете расплачиваться».

«Что мне делать» — спросил я.

«Когда жечь хочешь — ответил он вопросом.

«Хоть сейчас» — сказал я.

«Завтра, с утра ребята приедут, посмотрят, если все нормально, спалят твои хибары за час, — уверил он меня — я за водку, извини».

На следующий день пожарники приехали в 8.00. утра, и, через час, от складов не осталось даже воспоминаний, солдаты убрали следы пожара, перекопали землю, все чисто и культурно. К месту пожара подъехал комбат, довольно хмыкнул, и спросил, как идут дела.

«На складах последние стеллажи ставим, свинарник спрятан за забором, осталась одна баня, — доложил я.

«Осталась неделя, — напомнил он, — если чего надо, скажи».

«Управимся, — заверил я, — если чего, ночью поработаем, лишние люди только мешать будут».

«Это да — согласился Юрий и спросил — сегодня четверг». «Да, четверг с утра был» — ответил я.

«Замполит этого ханурика в понедельник увез, — размышлял комбат — вчера, крайний срок, должен был вернуться, пойду звонить в госпиталь».

Через два часа, в баню прибежал посыльный и попросил меня срочно придти к командиру части. «Разрешите» — вошел я к комбату в кабинет.

«Да, да этот мой — с перерывами, кричал командир в трубку, — слушай, подожди докладывать, когда у Вас смена, в 8.00 утра, часам к девяти вечера от меня подъедет человек, отдай эту сволочь ему, хорошо, с меня магарыч, все, жди».

«Ну, падла — Юра положил трубку и, вдруг, рассмеялся, — ну учудил. Знаешь, что этот доктор натворил, он замполита вместо себя в госпиталь уложил, а сам, за два дня, пропился до исподнего, сейчас на губе отдыхает, в дезабилье».

«Слушай, Саня — лицо комбата сделалось серьезным, — тебя мне сам Бог послал, помоги, в долгу не останусь. Бери мою машину, лети в Уссурийск». Командир открыл сейф, достал оттуда пачку денег, отсчитал триста рублей.

«Забирай, — он протянул их мне, — плати, кому хочешь, но замполит должен быть завтра здесь, а эта тварь на его месте, или тоже здесь. Своего посылать нельзя, послезавтра, весь Хороль будет смеяться, а там, и до бригады, и до Главка дойдет. Комбриг, меня, своими насмешками со свету сживет, ты же его знаешь. Мне самому ехать нельзя, через неделю коллегия, одни звонки со всех сторон. Сделаешь все тихо, я твой должник, сам понимаешь, это все было бы смешно, если бы не было так грустно, только начало все налаживаться и на тебе. С госпиталем я договариваться не стал, такое дело надо на месте делать, а разговор с начальником Уссурийской «губы» ты слышал».

«Ладно, — я забрал деньги — попробуем. Только не взыщи Петрович, если не получится. Сам понимаешь, под танки я бросаться не буду, тишина в этом деле важнее результата».

«Согласен, — комбат пожал мне на прощание руку, — но ты постарайся, очень прошу. Да, зайди в штаб, возьми направление на доктора и личные карточки его и замполита. Объясняться, будет легче, я позвоню в штаб, и командировочное свое не забудь, ты лицо вышестоящее, должны поверить».

«Самое трудное — размышлял я по дороге — это госпиталь. Знакомых в нем еще нет, просить нашего доктора нельзя, может сболтнуть. Как не крути, самому придется. Попробуем официальным нахрапом, а если не получится, будем танцевать, так или иначе, а первая остановка в госпитале, «губа» после.

Гауптвахта в Уссурийске слыла местом суровым, но без крайностей. Солдаты нашего комендантского взвода ее не любили и старались туда не попадать, а те, которые там побывали, служили потом прилежно и ревностно. Довелось мне отвезти туда одного нашего писаря, по словам майора Пугачева, субъекта очень наглого и ленивого. Вручив мне копию приказа и предписание на 10 суток, майор Пугачев, по обыкновению глядя в пол, попросил меня договориться с тамошним начальством, чтобы срок отсидки продлили до бесконечности. Передо мной стоял, внушительных размеров, гражданин кавказской национальности. Горящие желанием свободы глаза, поясной ремень, отпущенный до такой степени, как будто человек собрался обожраться до смерти. В ответ, на мое приказание подтянуть ремень, он, по примеру майора Пугачева, стал рассматривать потолок нашего учреждения. «Ладно, — решил я — надо отвезти и дело с концом, своих забот хватает».

Начальника «губы» не было, и мы зашли к его помощнику, прапорщику средних лет и среднего телосложения. Окинув нас грустным взглядом, он забрал документы и стал их изучать. Писарь стоял, засунув руки в карманы и привалившись к стене, путешествие утомило его, и от будущего он не ждал ничего хорошего. «Хорошо — прапорщик расписался на приказе, протянул его мне со словами — все, можете идти».