Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

Известия о «великом эксперименте» иезуитов в Южной Америке, совпавшем с острым кризисом феодализма в Европе, когда наиболее пытливые умы лихорадочно искали новых путей развития общества, произвели на европейскую интеллигенцию очень большое впечатление. Такой интерес искусственно подогревался и самими иезуитами, которые в первой половине XVIII в. проникали буквально во все влиятельные круги западноевропейского общества. Играя на туманности сведений об «иезуитском государстве» в Парагвае, совершенно естественной при его удаленности и самими же иезуитами созданной изоляции, апологеты «Общества Иисуса» создавали вокруг него радужный ореол воплощенной в реальность сказки о всеобщем счастье, подлинной Аркадии, претворенной в жизнь Утопии, где под мудрым и бескорыстным руководством духовных наставников-иезуитов сотни тысяч прежде невежественных «детей природы» обрели покой, благосостояние и разумное просвещение. Уже в XVIII в. в литературе определилось целое направление, существующее в буржуазной историографии и по сей день, где «иезуитское государство» в Парагвае выдается за воплощенную мечту человечества о всеобщем счастье, за некую разновидность «коммунистического общества» — общество «теократического коммунизма». В такого рода заблуждение в XVIII в. впадали даже передовые представители европейской общественной мысли. Так, Монескьё полагал, что в «иезуитском государстве» в Америке якобы реализовался идеал платоновой республики. Даже в статьях знаменитой «Энциклопедии», вышедших до изгнания иезуитов из Франции (1764 г.), содержатся восторги по поводу их «государства».

Верный своим антиклерикальным убеждениям, по-своему воздал должное этому явлению и Вольтер, с жестоким сарказмом высмеявший в «Кандиде» ханжество и паразитизм подлинных хозяев парагвайских редукций.

Марксистскую характеристику «парагвайского эксперимента» иезуитов дал еще в конце прошлого века П. Лафарг, указав, что их «христианская республика» при детальном рассмотрении оказывается всего-навсего «очень остроумной и прибыльной смесью крепостничества и рабства»^{75}. Наш современник, аргентинский историк Л. Пасо, считает: «Иезуитская империя была огромным феодом, который господствовал над портом Санта-Фе, используя его как перевалочный пункт… Их торговля, представлявшая собой монополию помимо королевской монополии, пользовалась особыми льготами, помимо этого, они старались избежать уплаты налогов, пользуясь услугами торговцев-контрабандистов»^{76}. М. С. Альперович, разоблачая миф о «христианской республике» в Парагвае, обращает внимание на то, что «иезуиты сознательно сохраняли и даже старались увеличить огромную дистанцию, отделявшую от них индейцев в духовном и социальном смысле. Не допуская никакой самостоятельности своей паствы, они стремились полностью контролировать не только ее поступки, но и мысли. Номинально существовавшее в индейских селениях «самоуправление» являлось чистейшей фикцией. Развивая письменность гуарани, миссионеры и ее пытались поставить на службу своим целям: они переводили и издавали исключительно религиозные тексты, предназначенные для обучения индейцев»^{77}. И, наконец, на взгляд И. Р. Григулевича, «иезуитские владения — церковный вариант энкомьенды, в которой индейцы находились в полной зависимости от отцов-иезуитов на положении, церковных рабов». Наряду с ними у иезуитов имелись и обычные рабы негры. Степень зависимости индейцев была значительно более всеобъемлющей, чем в энкомьендах, и в то же время здесь сохранялись в большей степени элементы первобытнообщинного строя, хотя производство редукций предназначалось в основном для экспорта, было связано с мировым рынком»^{78}.

Однако создание «иезуитского государства» в Парагвае было лишь небольшой частью деятельности «Общества Иисуса». Орден проникал в разные районы мира, прежде всего в Америку, но повсюду его деятельность характеризовали непомерное корыстолюбие и стяжательство. В этом отношении иезуиты были откровенно циничны и непреклонно настойчивы. Именно накопленные «Обществом Иисуса» огромные богатства были самым мощным орудием его влияния. Значительная часть этих богатств образовывалась путем завещания ордену наследства, а также из особых даров. Иезуиты присваивали почетное звание «учредителя» тем лицам, кто делал богатый вклад на основание новых монастырей или школ, колледжей, семинарий и университетов. Тем, кто давал деньги на расширение или на повседневные нужды иезуитских учебных заведений, присваивалось звание «бенефактора». Каждому обладателю этих почетных званий орден определял «духовные дары» — организацию похорон, заупокойных месс и других посмертных почестей. Причем почести эти воздавались с большей или меньшей пышностью, смотря по сумме пожертвования.