Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

Не в лучшем положении находилась и добывающая промышленность. Богатые и многочисленные соляные копи Испании теперь едва могли удовлетворять потребности метрополии. Поток американского серебра заставил забросить разработку серебряных рудников в Альмадене. Ввоз дешевого железа из Франции подорвал добычу железа в Бискайе, где к тому же методы разработки руды устарели^{115}. Одряхлевшая габсбургская монархия безвольно взирала на этот распад испанской экономики, не в силах как-то помочь ей, что-то изменить в устаревшем налоговом законодательстве. А ужасающие размеры контрабанды и ее непрекращавшееся на протяжении XVI–XVII вв. расширение были прямым следствием налоговой политики испанской короны. Возникал порочный круг: стремление увеличить доходы вело к повышению^ пошлин и торговых налогов, а это в свою очередь вело к сокращению массы испанских товаров, сокращению торговых сделок; с другой стороны, в метрополию и колонии в больших количествах поступали дешевые иностранные товары, большей частью в обход таможен. «Золото и серебро Америки таинственно уходили из подвалов замка Пунталь в трюмы многочисленных иноземных кораблей, заходивших в бухту Кадиса», — писал испанский историк^{116}.

В таких условиях крупнейшие испанские порты Севилья и Кадис, имевшие монополию на торговлю с испанскими колониями в Новом Свете, в XVII в. превратились «в простые перевалочные пункты, через которые золото и серебро Америки переходили к другим странам Европы»^{117}. Один французский путешественник писал в конце XVII в.: «Когда я вижу в базарные дни в Кадисе эту странную смесь людей, я не могу не вспомнить одну гравюру, виденную мной в Голландии. Она изображает короля Испании, облокотившегося на стол, заваленный золотыми монетами; с обеих сторон король Англии и Генеральные Штаты (Голландия. — В. С.) протягивают свои руки под руками испанского монарха, хватая сверкающий металл. Позади его кресла генуэзцы корчат рожи; а перед лицом испанского короля, ничуть не скрываясь, король Франции загребает золото к себе»^{118}.

Нищета самых широких слоев населения Испании во второй половине XVII в. дошла до крайности. Один из высокопоставленных чиновников Севильи, столицы некогда процветавшего края, писал в то время: «Следует обратить внимание на то нищенское состояние, в каком находится… Андалусия… Средние слои населения очень бедны, что же касается ремесленников различных отраслей производства, то некоторые занимаются бродяжничеством, другие просят милостыню; бедняки-нищие часто умирают от голода, так как им не хватает того, что они выпрашивают в монастырях. Женщины просят милостыню, переходя от одной церковной паперти к другой, так как работой они не могут добыть средства к пропитанию… Иногда родители оставляют своих маленьких детей у ворот Севильи или у дверей частных домов… Эти дети вынуждены просить милостыню и укрываться на ночь в огородах или, если это им разрешают, в сенях домов». Английский посол лорд Стэнкон писал в 1699 г., что подобную картину он наблюдает и в самой столице королевства: «Число нищих в Мадриде увеличилось почти на 20 тыс. человек, пришедших из ближних районов, чтобы получить то немногое, что здесь имеется. Они умирают от голода в своих домах и похожи на привидения… Недостаток хлеба быстро приводит к голоду, а это бедствие становится все более тяжелым в связи с притоком значительного количества бедняков из соседних местностей»^{119}.

«Нет семьи в Испании, которая открыто или тайно не хотела бы жить вдали от королевства», — писал в 1682 г. венецианский посол^{120}. Разумеется, самым естественным представлялся бы переезд тысяч и тысяч искавших избавления от бедствий в метрополии, в американские колонии, но уже к концу XVII в. эмиграция в Новый Свет была сопряжена с многочисленными трудностями, преодолеть которые было не под силу простому человеку. Доведенные до отчаяния народные массы часто поднимали восстания. Дороговизна жизни, нехватка пшеницы, голод привели в 1652 г. к массовому выступлению городской бедноты в Севилье. 21 день продолжалось народное восстание в селении Фериа^{121}. Все эти выступления жестоко подавлялись королевскими властями.

Но и самому королевскому двору приходилось туго. Дело дошло до того, что после смерти в 1700 г. последнего испанского короля из династии Габсбургов, Карла II, в королевском казначействе не нашлось достаточно денег, чтобы покрыть расходы по устройству похорон почившего монарха^{122}. А в начале правления следующего короля — внука французского «короля-солнца» Людовика XIV — Филиппа V, первого Бурбона на испанском престоле, один из его французских придворных писал из Мадрида: «Король не имеет и куарто. Меня здесь считают очень ловким человеком, потому что я нахожу средства купить вина… Лакеи-испанцы ходят в лохмотьях и просят милостыню. Участь лошадей еще хуже — они не могут просить подаяния»^{123}.