Латинская Романия

В целом искусство Латинской Романии конца ХІV — середины XV в. развивалось в общем русле с искусством Византии, хотя и испытывало все возрастающее влияние Запада. Именно в этот период во всем византийском мире совершался переход от перегруженного деталями эклектического поздневизантийского «маньеризма» (росписи Пантанассы, Мистра) к сдержанному, суровому, но спокойному и уравновешенному стилю Феофана Критского (XVI в.), высшему образцу критской школы[210]. Поздняя готика на территории Романии вступила во взаимодействие именно с этим направлением искусства. Следует признать, что место Латинской Романии в процессе эволюции греческой живописи конца ХІV–ХV в. было значительным, а в XVI столетии — выдающимся.

С другой стороны, известен процесс оживления «византинизирующей» живописи на Западе с XIII в. Здесь, особенно в Италии, формируется стиль, который писатели эпохи Возрождения назвали «маньера грека». Роль Латинской Романии, особенно Крита и Кипра, в этом процессе была заметной и плодотворной.

* * *

Вступив на территорию Византии, гордые латинские рыцари называли себя «людьми, пришедшими для завоевания»[211]. Вследствие завоеваний французский язык стал в Греции принятым языком феодальной элиты. Трубадуры, вдохновлявшие вождей похода, отказывали грекам в воинской доблести. Соратник Бонифация Монферратского трубадур Раймбаут Вакейрасский, описывая сражение у стен Константинополя 17 июля 1203 г., высмеивал Алексея III Ангела и его воинов, у которых, по словам поэта, сердце уходило в пятки для того, чтобы быстрее пришпоривать коней. «Мы были соколами, а они — цаплями, и мы преследовали их, как волк преследует овцу»[212]. Прошло более 70 лет, и почти с таким же высокомерием, глядя у Неопатр на 30-тысячное войско византийцев, афинский герцог Жан де ла Рош произнес: «Людей много, а мужей мало». Ситуация была похожей: латиняне в меньшинстве противостояли намного превосходящему в силах противнику. Но отличие разительно: герцог привел слова Геродота (VII, 210) и произнес их по-гречески[213]. Еще ранее князь Ахайи Гийом II Виллардуэн по-гречески вел переговоры с севастократором Иоанном Палеологом и никейским императором Михаилом VIII (1259 г.). Он уже был женат на знатной гречанке — Елене Ангелине. За пройденные годы латиняне, как и весь господствующий класс, стали двуязычными, усвоив язык покоренного народа. На Кипре при короле Жане II (1432–1458), женатом на дочери деспота Пелопоннеса Елене Палеологине, греческое влияние стало столь значительным, что, по выражению хрониста, весь остров как бы вернулся под власть греков[214]. Преемница и дочь Жана II Шарлотта (1458–1464) чувствовала себя полностью гречанкой: она предпочитала греческий язык, усвоила эллинское красноречие, но с трудом писала по-французски и воспринимала его как иностранный язык. С другой стороны, киприоты, как сообщает хроника Леонтия Махеры, после перехода острова под власть Лузиньянов обучали детей как разговорному греческому, так и французскому языку[215]. Из их смеси формировался диалект, мало понятный для эллинского мира, но органичный в условиях острова.

В XV в. в среде господствующего класса наряду с процессом эллинизации шел процесс вытеснения французского языка итальянским[216]. Своего рода «колониальный» язык складывался и на Крите при отсутствии тесных культурных связей венецианских поселенцев с метрополией.

Лингвистические барьеры, которые до XIII в. разделяли Восток и Запад, постепенно преодолевались. Латиняне довольно быстро приобщались к греческой культуре. В Морее и на Крите, на Кипре и на островах Эгеиды франкские бароны и венецианские колонисты, никогда не читавшие произведений афинского архиепископа Михаила Хониата, стихийно солидаризировались с высказанным им тезисом, что нельзя господствовать над народом, захватив замки, имущество и даже покорив людей, но не имея духовной власти над умами, достигнутой благодаря образованию[217], не понимая языка своих подданных и отставая от них в культурном отношении. Процесс лингвистического обмена поддерживало и католическое духовенство, изучавшее греческий (особенно в монастырях Перы), чтобы успешнее вести миссионерскую пропаганду. Не случайно граф Кефалонии Риккардо отправил послами к деспоту Арты именно двух миноритов, воспитанных в Галате и хорошо знавших греческий[218]. Обучать их греческому могли немногие греки по происхождению, принимавшие католичество и вступавшие в ордена нищенствующей братии. Одним из них был автор полемических трактатов против ошибок греков, доминиканец Симон Константинопольский. Он в оригинале читал труды греческих отцов церкви и мог их толковать. Современники говорили, что «он обучен греческой науке даже более, чем латинской»[219].