Али кивнул.
– Ну да, конечно, не мог. Ты прав.
Он постарался выбросить из головы кошмарную мысль о Биче Кви-Цзы, окончательно обезумевшем, освобожденном после многовекового рабства, который жаждет мести за истребленных Нахид.
– Зачем ты привел меня сюда, Диру?
– Чтобы ты навел порядок у себя в голове. Чтобы напомнить о нашем
– Но какая разница. Все равно они мертвы.
– А Дэвы живы, – ответил Мунтадир. – Там, наверху, эти дети, за чьи судьбы ты так трясешься… что случится с ними в худшем случае? Они вырастут, считая себя чистокровными? – Мунтадир покачал головой. – Совет Нахид просто сжег бы их заживо. Да что там, половина Дэвов и сейчас сочтет это дельной идеей. Отец пытается не нарушить равновесия. Наша позиция – нейтральная. Только так мы сохраним мир в городе. – Он перешел на шепот. – А ты… твоя позиция не нейтральная. Джинны с твоими речами и образом мысли опасны. И отец никогда не закроет глаза на угрозу, висящую над его городом.
Али прислонился к каменному саркофагу, но, вспомнив о его содержимом, тут же выпрямился.
– Что ты хочешь сказать, Диру?
Его брат посмотрел ему прямо в глаза.
– Сегодня должно кое-что произойти, Ализейд. И тебе это не понравится. Поэтому я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не натворишь глупостей.
Смертельная серьезность в словах Мунтадира напугала его.
– Что должно произойти?
Мунтадир покачал голвой.
– Я не могу на это ответить.
– Тогда как ты можешь просить меня…
– Я просто хочу, чтобы ты позволил абе сделать то, что должно быть сделано для поддержания мира в городе, – Мунтадир хмуро посмотрел на него. – Я знаю, вы что-то замышляете с шафитами, Зейди. Я не знаю что и знать не хочу. Но это должно прекратиться.
У Али пересохло во рту. Он не мог выдавить из себя ответа.
– Диру, я…
Мунтадир успокоил его.
– Нет, ахи. Мы не будем сейчас ссориться. Я твой эмир и твой старший брат, и я говорю тебе: держись от шафитов подальше. Зейди…
Он опять взял Али за подбородок и вынудил брата посмотреть ему в глаза. Али увидел в его взгляде столько братской любви и тревоги, что у него чуть не перехватило дыхание.
–
Али сделал глубокий вдох. Оставшись наедине со старшим братом, с которого он много лет брал пример, бок о бок с которым проведет и всю свою жизнь в роли каида, служа ему и защищая его, Али почувствовал, как страх и стыд, копившиеся в нем последние недели, все тревоги, обрушившиеся на него тяжким бременем, начали наконец ослабевать.
Его прорвало. Голос Али дрожал от переизбытка чувств.
– Прости меня, Диру, пожалуйста. Я не хотел, чтобы все так обернулось…
Мунтадир обнял его.
– Все будет хорошо. Просто… докажи мне сейчас свою верность, и обещаю тебе, что, когда я стану королем, я прислушаюсь к твоим советам о нечистых. Я вовсе не хочу вредить шафитам, и мне тоже кажется, что отец порой слишком строг к ним. И я знаю тебя, Али, и твой быстрый ум, и любовь к фактам и цифрам. – Он постучал Али по виску. – Я уверен, найдутся
Али задумался.
Али кивнул. И согласился. Его голос эхом прокатился по пещере:
– Да, эмир.
15
Нари
Нари оглянулась, но паром уже отчалил, вышел в открытое озеро, и капитан снова затянул песню. Она вдохнула полной грудью и зашагала за Дарой и купцами Аяанле. Вместе они вышли к гигантским воротам, прорубленным в латунной стене. По обе стороны от ворот громоздились латунные крылатые львы. В остальном же доки были заброшены, разруха здесь царила страшная. Осторожно лавируя между осыпающимися монументами, Нари снова заметила серого ястреба, который наблюдал за ними с высоты, примостившись на плече одной из статуй.
– Это место похоже на Иераполь, – прошептала она.
Останки былой роскоши и гробовая тишина заставляли усомниться в том, что за высокими латунными стенами кроется бурлящий жизнью город.
Дара в смятении посмотрел на заброшенный пирс.
– В мое время здесь все было куда величественнее, – согласился он. – Гезири никогда не питали интереса к утонченным аспектам жизни. Не думаю, что их заботит уход за этим местом. – Он перешел на шепот. – Кажется, доки вообще нечасто используют. Я уже много лет не видел ни одного дэва. Думал, они боятся путешествовать после того, как Нахид истребили. – Он тихонько улыбнулся ей. – Может, теперь все изменится?