Лауреаты (СИ)

Израиль в мои планы не вписывался абсолютно. Я в принципе нормально отношусь к этой стране, тем более что никогда там не был. Даже знаю два выразительных древних слова – «дрек» и «тухес».

Но этого вряд ли достаточно в плане создания литературных шедевров с местным колоритом.

Опять же, на что ехать-то? Денег даже до Москвы нет.

Я

Кот обнаглел до крайности.

Добро бы был породистый и купленный за кошмарную сумму. Вносящий в тусклую унылую жизнь хозяев элементы чуждого аристократизма. А то ведь обычный дворовый шакал. Подобран с ближайшей помойки.

Дочка вдруг стала его прикармливать, и кот зачастил к нам на лестничную площадку. Старался вовремя попасться на глаза. С намеком располагался на коврике у двери.

Стало неудобно перед соседями. Да и жалко – уже, по сути, родное существо.

Мы вздохнули и забрали кота в дом. Жена помыла его в ванне. Кот заметно посветлел.

Дочь сообщила, что дети во дворе зовут его Габи. Имя казалось слишком изысканным. Оно подошло бы какой-нибудь жеманной болонке, но слабо вязалось с внешностью серого нахала.

И вообще, как мы узнали, кошки лучше реагируют на шипящие и свистящие звуки. Так что кличку слегка подправили. Кот стал Габисом.

В новом имени слышится что-то латинское. Может быть, даже непристойное.

В первые дни Габис ел все без разбора и сидел там, где ему укажут. С опаской выходил на улицу, боялся, что забудут взять назад. Ночью спал у меня в ногах. Мог существовать, не подавая голоса.

Но по мере роста общей любви кот заважничал. Осознал себя центром внимания. Начал обижаться на кормежку. Безоговорочно признает только сырую рыбу, остальное пробует с видом мученика.

При этом оказался жутким попрошайкой. Бдительно прибегает на звук открываемого холодильника. Быстро усвоил, что в его миску никто не залезет. Туда можно сунуть нос в последнюю очередь. Сначала, на всякий случай, надо пытаться выклянчить что-нибудь еще.

И наши финансовые и продовольственные трудности его не волнуют.

Главное, понял, что мы уже никуда от него не денемся. Стал дорожить личной независимостью. Ночевать перебрался на полку в сервант. Днем пропадает во дворе. Открыто ходит побираться к соседям сверху.

Еще и влюбился.

Завел себе подругу в подвале нашего дома. Обшарпанная такая, ничейная кошечка. Дочь почему-то зовет ее Кузькой. Наш котус на ее фоне смотрится как миллионер рядом с нищенкой. И ведет себя соответственно.

Изобрел совершенно потрясающий способ ухаживания.

Зову его с улицы: «Кис-кис-кис!» Этот вальяжный тип вылезает из подвальной амбразуры вместе с дамой сердца. Кошечка стыдливо опускает голодные глаза. А Габис якобы деликатно не желает ее покидать. Показывает, что у него есть определенные моральные обязательства. Дескать, сначала не худо бы покормить эту озорную прикольную девчонку. А потом он, так и быть, пойдет домой.

И я из мужской солидарности выношу Кузьке что-нибудь поесть. Помогаю коту в решении сугубо личных проблем.

Хотя здесь его можно понять. Кто ж откажется быть благородным, если это ничего не стоит?

У меня было время возиться с котом.

Гастрольная жизнь стала невыгодной из-за дикого повышения стоимости перелета и гостиницы. А с бывшей службы в академическом институте я уволился еще несколько лет назад.

Меня там, правда, не забывали. Изредка, по старой памяти, подкидывали халтуру – в коммерческом выпуске словаря русского языка. Заодно я исполнял функции «свежей головы». То есть отмечал для редактора сомнительные или не слишком удачные места.

Например, при одном из значений слова «встать» – «возникнуть, появиться, предстать» – составители дали выразительную газетную цитату: «Вопрос на повестке несколько раз поднимался, но так и не встал».

Литературные заработки упорно не желали отличаться сладким завидным постоянством.

Фактически, последние месяцы я сидел на шее жены. И в благодарность, как мог, крутился по дому. Варил обед, мыл посуду, ходил в магазин. Даже вязал на машинке. Отдельными вечерами тянулся к уютной семейной обстановке. В общем, изо всех сил облегчал кормилице существование.

У нас получалась семья наоборот. И даже скандалы были необычными. Так, однажды супруга сурово ругала меня за то, что в доме не оказалось свеклы…

Правда, разговор быстро вошел в нормальное привычное русло.

– Какие-то бабы тебе звонят. Я поднимаю трубку – а они молчат. Почему они молчат?

– А почему ты думаешь, что это бабы, если они молчат?

Мы, не сдерживаясь, говорили друг другу мелкие злобные гадости. Потом обиженно расходились по углам. Еще потом вяло и безнадежно мирились.

Я нормально общаюсь с людьми любого уровня.

Моими добрыми соседями по коммуналкам были алкоголики и скандалисты – как художественно одаренные, так и без особых признаков другого таланта. Я пел блатные песни Эдне Цветовой. В армии на гауптвахте делил камеру с дезертиром и убийцей. Он ждал отправки в трибунал. Мы всю ночь говорили о музыке «Битлз» и случайных половых связях.

Мне трудно ужиться только с любимыми женщинами.

Может быть потому, что с годами мы требуем от них слишком многого? Разучились прощать их когда-то милые сердцу недостатки?