Лавка дядюшки Лика

«В этом городе у каждого его жителя есть одно объединяющее всех чувство, которое я попробую описать, и которое просто невозможно себе представить не прожив там некоторое время. – Оглядев сидящих за столом, дядюшка Лик продолжил. – Каждый из нас знает ощущения, которые испытываешь, когда соринка попадает в глаз. Это ужасно неприятно, ты стараешься избавиться от нее как можно скорее, просишь спутника или спутницу подуть в глаз, оттопырив веко, или, если таковых нет рядом, ожесточенно трешь его круговыми движениями, пока наконец, соринка не выдавливается в уголок глаза, к самой переносице, с облегчением извлекается оттуда и летит на землю. А теперь представьте себе, что и соринка тоже может испытывать чувства, но при этом никак не ощущает себя инородным телом, попавшим не туда, куда нужно. Прекрасная белая влажная поверхность, обзор великолепный – ты словно по случаю стал обладателем пентхауса в элитном доме, а тебя кто-то пытается выселить и выкинуть не только из твоего престижного жилья, но и вовсе из города.

Именно такое чувство испытывает каждый житель сегодняшней Москвы, круглосуточно миллионами инородных тел засоряя прекрасную поверхность города, а тот, в свою очередь, борется с лишним в себе, борется истово, в полную силу, пока наконец для всех не становится очевидным, что идеал для него – город без жителей, чего не может быть по определению. Но он продолжает бороться, прикладывая все больше и больше сил по мере того, как растет его территория и увеличивается количество инородных тел на ней, и вот уже только мелкие островки человеческого с трудом можно обнаружить в разных местах этого громадного поселения – там, где людей что-то еще объединяет. Но то место, куда мы отправляемся с вами сегодня, сеньор Конти, вряд ли может служить образчиком такого островка, тут совершенно другая история, уникальная. И если бы она не была таковой, нам и делать там было бы нечего».

Мы договорились отправиться в Москву после полудня, а пока нас с моим помощником, старым другом, которого я отныне никак иначе как месье Фрир называть не стану, оставили одних, чтобы мы смогли поговорить после столь внезапной для нас обоих встречи. Оказалось, что никаких родителей у моего друга, а теперь и помощника, давно уже нет, он круглый сирота, что с самой первой нашей встречи знал о моем предназначении и именно поэтому дядюшка Лик с мистером Пиком приложили некоторые усилия к тому, чтобы нас поселили в одной комнате общежития.

Месье Фрир начал было говорить мне и о том, почему он появился и был представлен мне в качестве помощника именно сегодня, но в этот момент подошедший дядюшка Лик вступил в разговор. «Вы же, сеньор Конти – сказал он, – наверняка понимаете связь между двумя событиями, вчерашним и сегодняшним. О причинах ни мне, ни мистеру Пику ничего не известно, нам совершенно четко было указано лишь на то, что представление вас месье Фриру, а его вам в качестве помощника, могло состояться строго после кончины хозяина юрты. Должен сказать, мы не выдвигаем никаких версий по этому поводу, поскольку догадки строить – худшее из возможных занятий, это ведет лишь к смещению сознания, и тут неважно в какую из сторон, пусть даже и в мирное помешательство, что не исключает самой сути явления, сокрытого в слове помешательство. Ну а теперь пора в путь, сеньор Конти, отправляемся в Москву».

Деревянная филенчатая дверь, выкрашенная в грязно-синий цвет напомнила ту дверь в подъездах ташкентских многоквартирных домов, что мне пришлось наблюдать во время путешествия в середину восьмидесятых. Но теперь мы отправились в совершенно другой город, мнящий себя одной из европейских столиц, да и время было уже совсем иное, середина «нулевых», как их тут принято было называть, но я об этом узнал несколько позже. Эту разницу между десятилетиями и городами я почувствовал сразу же, как только дядюшка Лик открыл эту дверь, и мы оказались в небольшом лифтовом отсеке лестничной клетки с парой стеклянных дверей, ведущих на небольшой узкий балкончик. Дядюшка Лик нажал кнопку вызова, через минуту дверь левой лифтовой шахты открылась, мы шагнули внутрь светлой чистой зеркальной кабины, а еще через минуту уже выходили во двор высокого кирпичного дома с небольшим палисадником перед ним и спортивной площадкой по правую руку, огороженной невысоким бортиком и металлической сеткой в два человеческих роста. «Тут живут мои родственники – сказал дядюшка Лик, – в пятьдесят третьей квартире, так что при случае скажете, что к ним приходили, но никого дома не застали. Очень удобное место – хорошо, что не сняли эти синие древние двери и не заменили стеклянными».