Двочка не могла надивиться перемн, происшедшей съ Кадлинымъ. Вмсто того, чтобы, по обыкновенію, тащиться сзади всхъ, проклиная свою судьбу и свою ношу, онъ все время шелъ около Нелли и нтъ-нтъ, да и подмигнетъ ей на товарища: не врьте, молъ, Шоту, а положитесь вполн на меня, Каддина. Мало того, когда Шотъ, идя рядомъ съ ней и со старикомъ, разсказывалъ забавныя исторіи, стараясь, какъ и всегда, развеселить ихъ и разсмшить, Кадлинъ не могъ скрыть своего неудовольствія и надодалъ двочк, толкая ее въ бокъ театромъ.
Эти продлки Кадлина еще больше возбудили въ ней подозрніе. Она стала наблюдать за нимъ и замтила, что, когда имъ случалось играть передъ деревенской пивной, или таверной, Кадлинъ не спускалъ глазъ съ нея и старика. Иной разъ онъ обязательно предлагалъ ддушк опереться на его руку и все время точно держалъ его на привязи. Ей казалось, что даже добродушный Шотъ слдилъ за ними, боясь, чтобы они не улизнули.
А между тмъ, они все ближе и ближе подходили къ городу: нищіе, цыгане, разные бродяги гурьбой появлялись изъ боковыхъ тропинокъ, точно выростали изъ-подъ земли; наконецъ они попали въ настоящую толчею. Народу было видимо-невидимо. Одни шли около крытыхъ фуръ, другіе вели лошадей, ословъ; иные тащили на себ невроятныя тяжести: все говорило о близости города. Придорожные, захолустные трактиры, въ которыхъ въ обыкновенное время не бывало ни души, теперь кишли постителями; отъ табаку дымъ стоялъ коромысломъ въ этихъ гостепріимныхъ стнахъ; изъ-за потускнвшихъ отъ грязи стеколъ выглядывали красныя, пьяныя рожи, пьяные крики разносились далеко по втру. Толпа становилась все гуще и шумливе. У самой дороги разные обиралы разбили свои палатки и громко зазывали публику попытать счастья въ игр; тутъ же размстились продавцы пряниковъ и другихъ сластей. Вдругъ пролетаетъ карета четверней; вс эти прелести, выставленныя на соблазнъ, мигомъ заметаются пылью и пескомъ; не успютъ люди протереть засорившіеся глаза, а ея уже и слдъ простылъ.
Послднія нсколько верстъ показались путникамъ безконечными. Уже совсмъ стемнло, когда они вошли въ городъ. Здсь шумъ и суета были невообразимые. На окнахъ и крышахъ разввались флаги; во всхъ церквахъ звонили въ колокола. Улицы были запружены народомъ. Въ толп встрчались и иностранцы, съ любопытствомъ оглядывавшіеся во вс стороны. Около большихъ гостинницъ безъ умолку грохотали подъзжавшіе и отъзжавшіе экипажи; лакеи шныряли взадъ и впередъ по двору, сбивая съ ногъ другъ друга; въ воздух стоялъ удушливый запахъ кушаньевъ. Въ тавернахъ и зазжихъ домахъ немилосердно визжали скрипки, имъ подтягивали или, врне, подвывали городскіе обыватели, — они уже дошли до безчувственнаго состоянія и топтались на одномъ мст, еле держась на ногахъ. Какая нибудь странствующая танцовщица собирала вокругъ себя уличную толпу, реввшую подъ акомпаниментъ дудки и барабана.
Эти безобразныя сцены произвели тяжелое отталкивающее впечатлніе на Нелли и пугали ее. Держа за руку восхищеннаго этимъ зрлищемъ ддушку, она прижималась къ нему и дрожала отъ страха, какъ бы толпа не оттерла ихъ другъ отъ друга. Они прибавили шагу, чтобы поскоре выбраться изъ этого ада и, пройдя весь городъ, наконецъ вышли въ поле, гд на возвышенномъ мст уже было устроено ристалище.
Нелли вздохнула свободне, хотя и здсь было не мало народа, и плохо одтаго, и подозрительнаго съ виду: одни вбивали колья въ землю, другіе уже натягивали палатки; подъ повозками визжали уложенныя на солом дти; тутъ же паслись отощавшіе отъ голода лошади и ослы — они ступали между горшками и котелками, между свчными огарками, оплывавшими на воздух между кострами, которые еле начинали разгораться; нердко въ этомъ общемъ смятеніи слышались и проклятія, но все же это было далеко не то, что въ город. Поужинавъ на послдніе гроши, они легли въ уголк подъ палаткой и проспали до утра, не смотря на шумъ, гамъ и стукотню, неумолкавшіе всю ночь напролетъ.
Какъ мы уже сказали, у Нелли вс деньги были истрачены; теперь оставалось одно: жить подаяніемъ. Не успло подняться солнышко, а она уже была на ногахъ. Осторожно выбралась она изъ палатки, чтобы не разбудить ддушку, пошла въ поле и нарвала цвтовъ. Вернувшись назадъ, она попросила старика — онъ уже всталъ помочь ей разобрать цвты — и стала вязать букеты: прідутъ, молъ, на скачки богатыя барыни въ каретахъ, я и попробую предложить имъ цвты; авось кто и купить. Сидитъ она въ уголк съ ддушкой, вяжетъ букеты, а сама вдругъ какъ дернетъ его за рукавъ и, указывая на дремавшихъ еще спутниковъ, говоритъ ему шопотомъ:
— Не глядите на нихъ, ддушка, — мы будто разсуждаемъ о цвтахъ, — и послушайте, что я вамъ скажу. Помните, ддушка, когда мы съ вами собирались бжать изъ дома, вы мн сказали, что если бы кто нибудь узналъ о нашемъ намреніи, васъ бы приняли за сумасшедшаго и разлучили бы со мной.
На лиц старика изобразился ужасъ. Но она однимъ взглядомъ успокоила его, дала ему подержать цвты и связывая ихъ, наклонилась къ самому его уху и шепнула: