Онъ такъ увлекся своей мечтой о предстоящемъ наслажденіи, что не замѣтилъ, какъ очутился у старой, разломанной кануры. Вдругъ оттуда выскочила огромная злющая собака; къ счастью его, цѣпь оказалась коротка, а то ему не поздоровилось бы отъ этой встрѣчи. Какъ ни кидалась собака, она не могла до него достать, и карликъ, лежа на спинѣ, въ двухъ шагахъ отъ нея, дразнилъ ее, что было мочи.
— На, вотъ тебѣ! бери, куси! что, много взяла? небось не достанешь, руки коротки; боишься, то-то! Эхъ, ты, трусъ, кричалъ онъ, щелкая пальцами передъ самымъ ея носомъ.
Онъ и свистѣлъ, и подускивалъ ее, и до того злилъ ее, что разсвирѣпѣвшее животное чутъ не съ пѣной у рта металось во всѣ стороны. Мало того: онъ поднялся на ноги и, подбоченясь, сталъ прыгать вокругъ кануры, какъ настоящій дьяволъ: собака даже охрипла отъ бѣшенаго лая. Натѣшившись вдоволь надъ безсильнымъ врагомъ — нервы его къ этому времени поуспокоились и пришли въ нормальное состояніе — онъ возвратился въ бесѣдку къ своему товарищу. А тотъ и не подозрѣвалъ, какимъ славнымъ дѣломъ занимался его собутыльникъ, — онъ напряженно смотрѣлъ на рѣку и все думалъ о тѣхъ кучахъ золота, которыя карликъ такъ охотно ему сулилъ.
XXII
Въ продолженіе двухъ льготныхъ дней, предоставленныхъ Киту на обмундированіе, въ квартирѣ вдовы Небльзъ дымъ стоялъ коромысломъ, точно она снаряжала сына для экспедиціи во внутреннюю Африку или для путешествія вокругъ свѣта. Маленькій сундучокъ, въ которомъ, наконецъ, торжественно были уложены три рубашки и столько же носковъ и носовыхъ платковъ, поминутно то отворялся, то запирался, и этотъ незатѣйливый гардеробъ Кита казался въ глазахъ удивленнаго Яши чудомъ роскоши. Наконецъ сундучокъ былъ запертъ въ послѣдній разъ; Китъ снесъ его извозчику, чтобы тотъ доставилъ его въ Финчли, и сказалъ, что явится за нимъ въ слѣдующій день. Теперь оставалось еще два вопроса для разрѣшенія: во-первыхъ, дойдетъ ли сундучокъ въ цѣлости и сохранности, — мало ли что можетъ случиться: или извозчикъ обронитъ его по дорогѣ, или чего добраго, припрячетъ сундучокъ, а скажетъ, что потерялъ; во-вторыхъ, какъ справиться ей, вдовѣ, съ своими дѣлами въ отсутствіи сына?
— Не думаю, чтобы его украли по дороги; боюсь, какъ бы самъ извозчикъ не соблазнился имъ, говорила вдова, встревоженная этой мыслью.
— И это можетъ быть, подхватилъ Китъ, насупивъ брови. — И съ чего это пришло намъ въ голову довѣритъ вещи незнакомому человѣку? мнѣ надо было самому свезти ихъ.
— Теперь ужъ поздно, не вернешь; что глупо, то глупо; не слѣдуетъ вводить людей въ соблазнъ.
«- Хорошо-жъ, думаетъ про себя Китъ;- впередъ ничего не буду поручать извозчикамъ, развѣ пустой сундукъ».
Онъ успокоился на этомъ человѣколюбивомъ рѣшеніи и обратилъ мысли къ другому, не менѣе важному во просу.
— Не тужи, мама, я буду часто писать, а когда меня за чѣмъ нибудь пошлютъ въ городъ, непремѣнно постараюсь забѣжать къ тебѣ хоть на минуту. Мѣсяца черезъ три отпрошусь на цѣлый день домой. Тогда мы по ведемъ Яшу въ театръ и въ погребокъ, научимъ его ѣсть устрицы.
— Можетъ быть и не грѣшно ходить въ театръ, да какъ-то боязно, замѣтила мать.
— Я знаю, кто вамъ вбиваетъ въ голову всѣ эти пустяки! воскликнулъ Китъ, опечаленный ея словами:- Значитъ, вы опять ходили въ молельню «Little Bethel». — Слушайте, мама, что я вамъ скажу. Я васъ умоляю, не ходите туда. Это такъ меня огорчаетъ, что, ей-Богу, если только я увижу, что моя веселая, добрая мама становится хмурой, недовольной, если вы и дѣтишкамъ будете внушать, что смѣяться — грѣхъ и что они — дьявольское исчадіе — вѣдь это все равно, что ругать моего покойнаго отца — я пойду въ солдаты и подставлю лобъ подъ первое пушечное ядро.
— Господь съ тобою, Китъ, для чего ты говоришь такія страсти.
— Право, мама, я не шучу. Если ты не хочешь, чтобы я былъ самый несчастный человѣкъ въ свѣтѣ, не снимай банта съ своей шляпки, какъ ты собиралась сдѣлать на прошлой недѣлѣ. Неужели же ты, въ самомъ дѣлѣ, думаешь, что намъ грѣшно быть веселыми, — насколько это возможно при нашей бѣдности. Съ какой радости я буду лицемѣрить, напускать на себя важность, ходить медленно, степенно, говорить шопотомъ, въ носъ, раболѣпствовать передъ всѣми? Развѣ этого требуетъ моя природа? А вотъ послушай, какъ я смѣюсь! ха, ха, ха! Вотъ это мнѣ здорово, какъ здорово много ходить. Человѣкъ долженъ смѣяться, все равно какъ баранъ долженъ блеять, свинья хрюкать, лошадь ржать, птичка пѣть! Ха, ха, ха! Что, правду я говорю, мама?
Смѣхъ его былъ до того заразительный, что и мать не выдержала: вытянутое лицо ея освѣтилось улыбкой и она отъ души разсмѣялась.
— Вотъ видите, я вамъ говорилъ, что гораздо естественнѣе смѣяться, чѣмъ хмуриться, урезонивалъ ее Китъ, продолжая хохотать.