Но я не сержусь на него, я осторожно открываю калитку, ставлю на дорожку тяжёлые сумки и шепчу тихо:
– Милый, прости меня.
Сначала ничего не происходит, но потом дом будто от сна встряхивается. Скрипит и ходит ходуном, и при этом радуется, по-настоящему, словно маленький ребёнок, получивший вожделенную игрушку.
Подхожу ближе, опускаю раскрытую ладонь на первую ступеньку крыльца и торопливо говорю:
– Прости ты, я не должна была так поступать. Ты… Ни в чём не виноват. Прости.
Дом выдыхает, шумно так, от чего доски скрипят и кряхтят. Начинают ломаться, перетираясь в труху. От земли поднимается облако пыли, на мгновение скрывая особняк от любопытных взглядов. А когда пыль оседает и я, откашлявшись, могу смотреть на дом, то… Буквально теряю дар речи.
На месте старой рухляди появляется… настоящий миниатюрный дворец. С аккуратными башенками, разноцветными витражами, добротными стенами, массивными ступенями и позолоченными перилами. Крылечек становится похож на просторную террасу, с длинными столом и лавочками. Дверь тоже преобразилась – сразу ясно, что за ней скрывается не просто дом, абы как подделанный, лишь бы не развалился.
Поворачиваюсь, чтобы осмотреться и вновь застываю от удивления.
Умирающий ещё мгновение назад сад дышит жизнью и свежестью. Разросшиеся деревья расплелись пушистыми кронами, трава с проплешинами густыми ковром покрывает землю.
Несмело улыбаюсь и осторожно наступаю на ступеньку, потом на вторую, третью и подхожу к двери. Берусь за ручку, считаю до пяти и дёргаю на себя.
За ней оказывается тот самый богато обставленный дворец, что я лишь мельком видела в первый день своего приезда.
– Ты… – бормочу, не скрывая растроганной улыбки. – Ты просто волшебник.
Дом выдыхает довольно и напоминает немного ворчливо:
«Сумки забери, а то мало ли».
И забираю. Чтобы потом тщательно обследовать «новое» место своего жительства.
Внутри особняк куда больше, чем снаружи. Комнаты, одна шикарнее другой. И мебель, и обивка стен, и ворсистые ковры повсюду, и полки, словно специально под мои скляночки изготовленные, и… Да что говорить? Здесь всё самое, что ни на есть, замечательное, невероятное, волшебное.
– А почему сразу не показал всё, как есть? – Не скрывая улыбки, спрашиваю у проказника и любовно поглаживаю камин, который обзавёлся лепниной, кованной решёткой, что отгораживает потрескивающие поленья, и невероятной красоты ковриком, чтобы можно было сидеть прямо на полу и любоваться отблесками яркого пламени.
«Так, откуда я знал, какая ты», – ворчит для вида, а сам смущённо покряхтывает.
– Не доверял? – Спрашиваю просто для того, чтобы поговорить с ним. Оказывается, я соскучилась. Дом дяди Росма навсегда останется для меня домом, а этот своевольный вредина успел стать мне настоящим другом.
«Немного», – признаётся и тут же переводит тему, – «А когда лавку откроешь?»
Смеюсь, громко и заливисто.
– Скоро, очень скоро.
Чувство эйфории не проходит и к вечеру. Я кружусь по дому, попеременно переставляя то стулья, то вазы для цветов, то немногочисленные сохранившиеся склянки. Те, правда, пока пусты, но по этому поводу я уж точно расстраиваться не буду.
Что самое важно – беспрестанно разговариваю. Делюсь задумками и захлестнувшими меня переменами. Попеременно спрашиваю совета то у дома, то у Ласки, которая трётся под ногами и не оставляет без своего высочайшего внимания ни одного принятого мною решения.
И только добравшись до кровати – довольно широкой и мягкой, укутанной в многослойное облако балдахина, – становлюсь серьёзной и прошу, нет, почти умоляю:
– Пожалуйста, не пускай его, если он придёт.
Нет нужны пояснять, о ком я говорю. А дом знает всё и так:
«Не пущу. Ни за что».
Последнее звучит непреклонно. Без толики сомнения или неуверенности. И я спокойно выдыхаю. А засыпая, чувствую, что на губах то и дело появляется счастливая улыбка. Кажется, с ней я и засыпаю.
Чтобы проснуться с первыми лучами солнца и приступить к работе, которую я забросила, пытаясь разобраться с проблемами глупыми и по большей части надуманными.
Посаженные мною душистые да целебные травы разрослись нещадно, заполонив собой и отведённую им клумбу и близлежащую, что предназначалась для кустовых роз с премилыми маленькими бутонами. Пришлось унимать ретивых поселенцев и огораживать их, чтоб хулиганить тем неповадно было.
После осторожно обираю сначала листочки, потом цветы, а после и стебли. Всё в дело пойдёт.
Выехать как-то поутру за город не мешало бы – не все растения можно посадить в махоньком палисаднике, а некоторые так и вовсе непривычны расти в местах чужих.
К примеру, чебрец вот. Посадить его можно, и он примется охотно, но всё равно не то. Силы в нём такой не будет. Да и душица та же. А уж дикие огурцы, чей сок весьма хорош для лосьонов и притирок, так и вовсе вывести в неволе невозможно. В палисадниках он становиться капризным вредителем, от которого избавиться не представляется никакой возможности.
Решено, завтра отправлюсь к ближайшему озерцу. Его я приметила ещё в первый раз, когда неслась навстречу своей новой жизни.