Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

«Приблизительно… в то время появилась традиция: матери подготавливали сундуки с приданым для своих еще не рожденных дочерей, поэтому, когда миссис Уинфилд Скотт Лавкрафт ждала первенца, она надеялась, что у нее будет девочка. Однако и с появлением на свет мальчика она не перестала наполнять этот сундук, надеясь когда-нибудь передать его жене Говарда… В нежном возрасте трех лет со светлой копной кудряшек он был очень похож на чудесную маленькую девочку… К шести годам он запротестовал и потребовал стрижку, так что мать повела его к парикмахеру и со слезами на глазах наблюдала за тем, как с головы падают “безжалостно” срезанные кудри»[229].

Полагаю, эта история правдива, хотя стоит ли придавать ей так много значения – как и тому, что в раннем детстве Сьюзи наряжала сына в платьица? На знаменитой фотографии 1892 г. можно увидеть Лавкрафта в платье и с кудряшками, как и на другом снимке, сделанном примерно в то же время, где он также запечатлен вместе с родителями[230]. Вспоминая о кудрях, Лавкрафт называет их «золотистой гривой», и отчасти именно из-за прически Луиз Имоджен Гини звала его «солнышком»[231]. Впрочем, на снимке, сделанном в возрасте семи-восьми лет[232], Лавкрафт уже предстает в самой обычной для мальчика одежде и с короткой стрижкой. Таким образом, трудно сказать, когда именно Сьюзи перестала наряжать сына в платья, и если подобное продолжалось лет до четырех, то в этом не было ничего необычного.

Вдобавок можно привести еще пару историй, хотя не совсем ясно, что под ними подразумевается. В своих записках о Лавкрафте (большая их часть сделана в 1934 г., но некоторые – явно позже) Р. Х. Барлоу упоминает «рассказы миссис Гэмвелл о том, что какое-то время Г. Ф. Л. твердил: “Я маленькая девочка…”»[233] Энни Гэмвелл вышла замуж и уехала из дома № 454 на Энджелл-стрит в начале 1897 г., значит, ее комментарий относится к периоду до этого времени, а из деталей в заметке Барлоу (о том, как Лавкрафт декламировал Теннисона, стоя на столе) можно сделать вывод, что описанные события относятся, например, к 1893 г. Также в письме от 19 июня 1894 г. Уиппл Филлипс пишет Лавкрафту: «Подробнее об увиденном расскажу, когда вернусь, если ты, конечно, будешь хорошо себя вести и наденешь штаны»[234]. Последние два слова Уиппл подчеркнул. Вероятно, в этом возрасте Лавкрафту не очень нравилось ходить в брюках.

Несмотря на все вышеупомянутое, ничто в дальнейшей жизни Лавкрафта не указывает на гендерную неопределенность. Если уж на то пошло, он был решительно настроен против гомосексуалистов. Пусть Сьюзи хотела дочку и первые годы наряжала сына девочкой, Лавкрафт уже с детских лет проявил себя упрямым мальчишкой с обычными мальчишескими интересами. В конце концов, в возрасте шести лет он сам потребовал отрезать кудряшки.

Сьюзи не только чрезмерно опекала сына, но и пыталась воспитывать его на свой лад, чем вызывала только недовольство и раздражение. Около 1898 г. она хотела записать Говарда на танцы, однако у него «одна мысль об этом вызывала отвращение», и Лавкрафт, едва начавший изучать латынь, отозвался словами Цицерона: «Nemo fere saltatsobrius, nisi forte insanit!» («Почти никто не танцует трезвым, если он не безумен!»)[235]. Судя по всему, Лавкрафт преуспел в том, чтобы всегда все делать по-своему, ведь занятий танцами ему удалось избежать, как и посещения воскресной школы (вероятно, за год до этого). А вот от уроков музыки он все же не отвертелся и два года, с семи до девяти лет, учился играть на скрипке.

Правда, занятия изначально были организованы по его просьбе.