Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

За этот трехлетний период Лавкрафт написал всего два оригинальных «странных» произведения (не самый удачный рассказ «Ужас Данвича» и монументальную, пусть и не без изъянов, повесть «Шепчущий во тьме») и отредактировал три работы для Зелии Бишоп: одна получилась довольно успешной («Курган»), другая – средней («Проклятие Йига»), а третья – совсем проходной («Локон Медузы»). Однако засчитывать ему в заслуги только «странное» творчество было бы несправедливо по отношению к Лавкрафту как к человеку, так и к писателю. Поездки в Вермонт, Виргинию, Чарлстон, Квебек и другие оазисы древностей подпитывали его воображение, а рассказы о путешествиях в виде писем и эссе поражают своей душевностью. Он заводил новые знакомства и вел обширную переписку, что позволило ему в значительной степени усовершенствовать свои философские взгляды, поскольку он сталкивался с различными мнениями и постоянно черпал новую информацию из книг и наблюдений за миром. К 1930 году многие взгляды Лавкрафта уже устоялись, и в последующие годы серьезным изменениям подвергнутся только его политические и экономические убеждения. Поэтому предлагаю рассмотреть систему его взглядов, прежде чем перейти к анализу произведений, созданных на их основе.

Глава 20. Несверхъестественное Космическое Искусство (1930–1931)

К началу 1930-х годов Лавкрафт разобрался со многими волновавшими его философскими вопросами, в частности примирился с теорией Эйнштейна и сумел включить ее в свою пока еще преимущественно материалистическую систему. Таким образом он начал развивать систему мышления, не сильно отличавшуюся от его более поздних философских наставников Бертрана Рассела и Джорджа Сантаяны.

Похоже, Лавкрафт впервые ознакомился с работами этих мыслителей в период с 1927 по 1929 годы. Предполагаю, что Рассела он открыл, прочитав «Избранные статьи Бертрана Рассела» в серии «Современная библиотека» (1927), поскольку в первом упоминании Рассела в своих письмах Лавкрафт («По мнению Бертрана Рассела, Древний Китай, вероятно, был цивилизацией не менее великой, чем наша, а может, и более»¹) ссылается на главу из «Избранных статей» под названием «Сравнение китайской и западной цивилизации» (из книги Рассела «Проблемы Китая», 1922). Лавкрафту явно пришлось по вкусу, что Рассел в своих рассуждениях опирается на науку и светскую этику, хотя Рассел вовсе не был атеистом. В 1927 году Рассел он выразил собственное философское кредо следующим образом (Лавкрафту такая формулировка тоже понравилась бы): «Я по-прежнему верю, что главные процессы мироздания протекают в соответствии с законами физики и не имеют никакого отношения к нашим желаниям, поэтому, скорее всего, они приведут к исчезновению жизни на этой планете. Нет веских оснований верить в жизнь после смерти, а понятия добра и зла неприменимы в нечеловеческом мире»².

С Сантаяной дело обстоит сложнее. Лавкрафт советовал Элизабет Толдридж: «Начать с его „Скептицизма и животной веры“, а затем взяться за пятитомную „Жизнь разума“»³. Читал ли эти работы сам Лавкрафт? Вполне вероятно, и если так, то ему наверняка понравилось чудесное признание Сантаяны в предисловии к первой из упомянутых книг: «Фактически я решительно придерживаюсь философии материализма – и наверное, я один такой остался во всем мире»⁴. Однако, предлагая прочитать «Жизнь разума» (1905–1906) после «Скептицизма и веры в животных» (1923), Лавкрафт, похоже, не догадывался, что более поздний труд задумывался как введение в философию – его напечатали в серии книг «Области существования» (1927–1940), которое заменит или по крайней мере дополнит раннюю работу. Так или иначе, Сантаяна известен как трудный для понимания философ – и вовсе не потому, что он предпочитает чрезвычайно сложные термины и понятия из логики эпистемологии, как Витгенштейн. Все дело в том, что и философскую, и обычную лексику он использует так замысловато и «поэтично», что сбивает с толку многих читателей. Как отмечает Джон Пассмор: «От книг с такими названиями, как „Области существования“ и „Области материи“, философ вправе требовать определенной степени точности в соответствии с выбранной тематикой. Однако ничего подобного вы здесь не получите, ведь, как признается Сантаяна, „и в области существования, и в области материи я обхожусь лишь зачаточными намеками“. И намеки эти крайне смутные»⁵. Тем не менее я полагаю, что Лавкрафт либо позаимствовал некоторые основные аспекты своего более позднего мировоззрения у Сантаяны, либо (что тоже возможно) пришел к схожим с Сантаяной взглядам самостоятельно.