Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

«Никому нет дела до ныне живущих аристократических семей. Люди желают только поддерживать существующие стандарты мышления, эстетики и поведения, дабы они не опустились до низкого уровня под влиянием господства грубых, корыстных и нечувствительных в эстетическом плане современников, которых легче удовлетворить и которые готовы создать в стране атмосферу, невыносимую для цивилизованных жителей, требующих большего».

Лишь несколько лет спустя Лавкрафт осознает эту проблему во всей ее полноте – в результате сговора демократии и капитализма появилась «массовая культура», а художественное превосходство становилось все менее возможным с экономической точки зрения. Ему понадобится еще какое-то время, чтобы хотя бы в теории разработать модель изменения данной ситуации.

Политика на тот момент увлекала Лавкрафта скорее в качестве теоретической науки, а не анализа текущих событий. Даже в 1928 году он все еще заявлял, что «на самом деле у меня практически отсутствует настоящий интерес к политике»²⁷. В 1924 году он поздравил тетю Лиллиан с избранием Кулиджа²⁸, после чего на протяжении четырех лет не упоминал ни его самого, ни какие-либо иные политические события. Лавкрафт признался, что в 1928 году поддерживал Гувера²⁹, хотя причина такого выбора, как я подозреваю, заключалась в том, что Альфред Э. Смит, кандидат от демократов, был страстным противником сухого закона (Лавкрафт до сих пор высказывался в пользу этого закона, хотя и понимал, как трудно его исполнять) и предлагал изменить принятые в начале десятилетия правила об ограничении иммиграции.

Лавкрафта порицали за то, что он оставил без внимания обвал фондового рынка в октябре 1929 года, однако последствия депрессии проявились в полной мере лишь спустя несколько лет. На редакторской деятельности Лавкрафта случившееся, по-видимому, никак не отразилось (правда, она и так особо не процветала), и к тому же он на собственном опыте познал проблемы безработицы в Нью-Йорке 1920-х годов, хотя в тот период экономический рост якобы набирал обороты. И все-таки множество довольно мрачных рассуждений на тему политики в «Кургане», написанном в конце 1929 года, вряд ли появилось в повести случайно. Что касается эстетических убеждений, отказавшись от декаданса и почти полностью отвергнув модернизм, Лавкрафт смог вернуться к утонченному взгляду на искусство как изысканную забаву – в духе восемнадцатого века. Он сообщил об этом в письме к Элизабет Толдридж, и та, будучи сторонницей викторианских традиций, откликнулась с удивлением и выразила несогласие с его словами, в связи с чем Лавкрафту пришлось разъяснить свою позицию:

«Я имел в виду, что самое приятное и полезное в поэзии – это сам процессе создания стихов, поэтому нет смысла беспокоиться о том, что будет с ними после написания. Вся важность заключается в удовольствии, которое вы получаете во время сочинения, то есть умственном и эмоциональном удовлетворении от самовыражения. Предоставляя вам эти ощущения, поэзия целиком и полностью выполняет свою задачу, так что нечего волноваться, увидит ли кто-нибудь еще ваши творения…»³⁰

Схожие взгляды касательно «самовыражения» можно найти и в эссе «В защиту Дагона», здесь же Лавкрафт использует в своих рассуждениях современные достижения биологии, надеясь таким образом изобрести способ отличать настоящее искусство от халтуры: