Кажется, Лавкрафт здесь переоценивает роль расового происхождения, как и в тридцатых, когда утверждал: «В ткань Вселенной я вплетен не просто так, но как кельто-тевтонец»100
. Впрочем, имел право. На деле в нем говорила обыкновенная ностальгия по привычной среде расово и культурно однородного Провиденса времен его молодости. В «Наследии или модернизме» Лавкрафт призывает: пусть искусство утоляет «тоску… по тому, что мы некогда знали»101 – ту самую тоску, которую у него, «чужака от головы до пят», вызывал Нью-Йорк и даже поздний Провиденс, где нарастали урбанизация и расовая неоднородность (как и в целом по стране). Ширмой расизма Лавкрафт закрывался от осознания, что эталон англосаксонской Америки, по-видимому, навсегда канул в Лету.Самое главное, что глобально расовое и культурное смешение предвещали будущее, к наступлению которого Лавкрафт был не готов. То, как часто Лавкрафт в последние годы пишет: «перемены по своей сути нежелательны»102
, «перемены – враг всего, что стоит оберегать»103, выдает его ярую жажду стабильности и твердое убеждение (не лишенное истины), что без этой стабильности живой и долговечной культуры не создать.Последние годы выдались для Лавкрафта тяжкими (не издавали лучшие произведения, подкрался творческий кризис, обострилась нищета, поставили смертельный диагноз), однако были и проблески (объездил восточное побережье, черпал пищу для ума в переписке с выдающимися коллегами, был знаменит в узких кругах любительских журналистики и фантастики). До самой смерти он оставался непреклонен в основных вопросах политики, экономики, общества, культуры, призывая на помощь подкованность, остроту логики и глубокую человечность – плоды проницательности и опыта, которые трудно вообразить у «чудаковатого затворника», робко вернувшегося в люди в 1914 году. Доводы из его писем не достигли современников, тем не менее даже на последних стадиях рака Лавкрафт сохранял крепость воли, не изменяя отваге и абсолютной преданности умственному развитию, доступным далеко не всем. Его жизнь была не напрасна – и он это знал.
Глава 24. Страх Остаться Без Куска Хлеба (1935–1936)
Какое-то время после написания «За гранью времен» Лавкрафт не мог решить: то ли ее перепечатать, то ли порвать на клочки. Метания до того его утомят, что в феврале 1935 года он отошлет тетрадь с черновиком Августу Дерлету (как будто с глаз долой). Тот, судя по всему, отложил ее в долгий ящик не на один месяц.
Между тем в середине февраля с его подачи Лавкрафту пятый раз предложили опубликовать сборник рассказов. Дерлет похлопотал за него перед издательством «Лоринг энд Масси», выпустившим его романы про судью Пэка и «Сборище ястребов». В начале марта он уже призывал Лавкрафта составить предисловие, хотя тот еще не отправил рассказы – лишь их список. С ответом издатель затянул, и к концу мая план практически сорвался: «Масси мнется, его жена (она тоже из книгоиздателей) забраковала мои рассказы, а Лоринг их не читал»1
. Окончательный отказ пришел в июле. Реакция Лавкрафта предсказуема: «Всерьез думаю, что с писательством покончено. Хватит с меня издателей»2.Он не шутил. Еще в начале 1935 года Лавкрафт писал Дерлету, что «пока ничего не отправил
Тем временем после февральского тиража в 1935 году закрывается
Статья увидит свет в апреле 1935 года в журнале Джулиуса Шварца
Примерно тогда же Уильяму Л. Кроуфорду пришла в голову безумная мысль возродить