издательство, отклонив сборник рассказов, выразило некоторую заинтересованность в
романе. Издатель хотел, чтобы Лавкрафт выслал первые 15 000 слов - решение было бы
принято по этой порции.
На этом Лавкрафт, похоже, встревожился и пошел на попятные. Разумеется, ему нечего
было послать, и он не смог бы написать начало романа, не имея ясного представления о
том, чем тот закончится. Кроме того, он не желал, чтобы издатель диктовал ему финал, как
William Morrow & Co., похоже, собиралось сделать. На самом деле, складывается
впечатление - несмотря на заверения Лавкрафта, адресованные Тальману в начале ноября,
что "возможно, было бы лучше избегать каких бы то ни было обещаний", - что Тальман уже
"подписал" Лавкрафта на эту работу. Но Лавкрафт знал, что "сейчас [он] в совершенно
нелитературном настроении - за целый год не написав ничего нового" и что ему придется
начать с коротких рассказов, прежде чем он сможет взяться за роман.
Тальман, должно быть, отреагировал несколько раздраженно - возможно, потому что
между ним и издательством уже была некая договоренность. Лавкрафт принялся
экспансивно каяться:
Лавкрафт позволил Тальману "выдать [Morrow] разумно сильное обещание рано или
поздно прислать синопсиса & куда менее определенные намеки полного или частичного
манускрипта романа в отдаленном будущем". Вопрос еще обсуждался в середине февраля
1937 г., хотя к тому времени Лавкрафт был уже не в той форме, чтобы что-то писать.
Трудно точно сказать, когда Лавкрафт понял, что умирает. Летом 1936 г. температура
воздуха наконец поднялась до уровня, когда он мог реально наслаждаться прогулками и
обрел достаточно энергии, чтобы выполнять работу. Приезд Барлоу, несомненно, доставил
ему радость - пусть даже после его отъезда Лавкрафту пришлось на 60 часов засесть за
"Культурную речь". Осенью он по-прежнему совершал долгие прогулки и побывал в
некоторых местностях, которых прежде не видел. Одна такая вылазка - 20 и 21 октября -
привела его на восточный берег залива Наррагансетт, в район под названием Сквантум-
Вудз. Здесь 20-го числа, во время прогулки, он встретил двух маленьких котят - один
оказался очень веселым и игривым и позволил Лавкрафту прихватить себя на прогулку;
второй дичился, но нехотя ходил за Лавкрафтом по пятам, видимо, боясь потерять своего
приятеля. 28 октября Лавкрафт оправился в лес Ньютаконканут в трех милях к северо-
западу от Колледж-Хилла. Президентские выборы в ноябре взбодрили его; он мельком
видел Рузвельта утром 20 октября, на митинге в центре Провиденса.
Рождество прошло весело. У Лавкрафт и Энни снова была елка, и они отобедали вдвоем в
пансионе по соседству. Естественно, они надарили друг другу подарков, и еще один
подарок Лавкрафт получил со стороны - подарок, которого он явно не ожидает, но который
по собственному признанию нашел восхитительным: старый человеческий череп,
найденный на индейском кладбище и присланный ему Уиллисом Коновером. Коновера
много критиковали за неуместность такого подарка, но он, разумеется, не мог знать о
состоянии Лавкрафта; а радость Лавкрафта получения от этого замогильного подарка
кажется совершенно искренней. Зима выдалась необычно теплой, позволив Лавкрафту
гулять по окрестности до декабря и даже января. В письмах того времени мы, конечно, не
находим и намека на близкую смерть.
Однако в начале января Лавкрафт признается, что плохо себя чувствует - "грипп" и
дрянное пищеварение, как он выразился. К концу месяца он начинает печатать свои
письма на машинке - плохой признак. В середине февраля он пишет Дерлету, что получил
предложение (о нем ничего неизвестно) переделать кое-что из старых астрономических
статей (видимо, из числа вышедших в "Asheville Gazette-News"), что заставило его
раскопать старые книги по астрономии и углубиться в новые. Он добавляет в конце
письма: "Забавно, как ранние интересы неожиданно снова всплывают в конце жизни".
В то время Лавкрафт, наконец, обратился к врачу, который прописал ему три лекарства.
28 февраля он слабо откликается на непрерывные расспросы Тальмана по поводу