Лавочка закрывается

— Вам нужно перепрограммировать вашу модель.

Хэккер снова приглушенно хмыкнул в напускном отчаянии и предоставил возможность отвечать Гэффни.

— Мы не можем перепрограммировать модель, Йо-Йо. Это же модель. Вам придется тогда перепрограммировать президентство.

— Мне?

— Он сейчас как раз там, — сказал Хэккер. — Что у него такое в этой игровой комнате?

— Спросите у Йоссаряна, — сказал Гэффни. — Он там был.

— У него там видеоигра, — сказал Йоссарян. — Она называется «Триаж».

КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ

33 АНТРАКТ

Милоу быстро утратил интерес к происходящему, исчез куда-то по делам и был уже за пределами автовокзала — а не под его надежной крышей вместе с Йоссаряном, — когда раздался сигнал тревоги.

— Где мистер Миндербиндер? — спросил Макбрайд в тот момент, когда Йоссарян вышел на площадку, где Макбрайд стоял вместе с Гэффни.

— Уехал прикупить еще несколько небоскребов в Рокфеллеровском центре, — ядовито сказал Йоссарян. — Или построить собственный. Он хочет, чтобы все небоскребы принадлежали ему. — Когда они спускались по чугунной лестнице, Йоссарян думал о том, что в один прекрасный день эти жуткие собаки, зашевелившиеся снова, могут в действительности оказаться там; вот это будет сюрпризец к финалу! Макбрайд возбужденно сообщил ему, что они нашли все лифты. Майкл и его подружка Марлин устали ждать и ушли глубоко вниз вместе с Бобом и Раулем. У Макбрайда было и кое-что еще для показа Йоссаряну. — И насколько же это глубоко — «глубоко вниз»? — насмешливо спросил Йоссарян.

Макбрайд нервно хихикнул и уклончиво бросил через плечо:

— Семь миль!

— Семь миль?

Эти крики удивления забавляли Гэффни.

— Да уж, это лифты что надо, — продолжал Макбрайд. — Скорость подъема — миля в минуту, скорость спуска — сто миль в час.

— И у них и эскалаторы есть, на всю глубину. Говорят, они уходят вниз на сорок две мили!

— Гэффни? — сказал Йоссарян, и Гэффни медленно кивнул. — Гэффни, Милоу расстроен, — шутливо сообщил ему Йоссарян. — Полагаю, вам это известно.

— Милоу всегда расстроен.

— Он боится.

— И чего же он боится сегодня? Контракт свой он получил.

— Он боится, что не получит за свой «Шшшшшш!» столько, сколько Стрейнджлав получит за свой самолет, потому что запросил слишком мало. А его самолет даже летать не будет.

Так резко остановившись на лестнице, что Йоссарян столкнулся с ним, Гэффни, к полному недоумению Йоссаряна, уставился на него, утратив весь свой апломб.

— Не будет? Почему вы так думаете?

— А что, будет?

Гэффни вздохнул с облегчением.

— Он летает, Йо-Йо. На мгновение мне показалось, будто вы знаете что-то, неизвестное мне. Он уже летает.

— Это невозможно. Он не будет летать. Они дали мне слово.

— Они нарушают свои слова.

— Они мне обещали.

— Они нарушают свои обещания.

— У меня есть гарантия.

— Она не действительна.

— Она в письменном виде.

— Подшейте ее к своему досье по Закону о свободе информации.

— Не понимаю. Они обошли Стрейнджлава?

Гэффни рассмеялся своим беззвучным смехом.

— Йоссарян, друг мой, они и есть Стрейнджлав. Они, конечно же, перемешались. Исключая различия в именах и компаниях, разве они не одно и то же? У них есть самолеты, находящиеся в воздухе годами.

— Почему вы не сказали об этом раньше?

— Кому? Никто у меня не спрашивал.

— Вы могли бы сказать мне.

— Вы не спрашивали. Мне нередко выгодно утаивать информацию. Иногда знание — это власть. Одни говорят, что совершенное оружие пойдет на пользу моему бизнесу, другие говорят — нет. Поэтому-то я и здесь сегодня. Чтобы выяснить.

— Какому бизнесу?

— Конечно, торговле недвижимостью.

— Торговле недвижимостью! — издевательским тоном сказал Йоссарян.

— Вы никак не хотите мне верить, — с улыбкой ответил Гэффни, — и тем не менее, вы думаете, что хотите знать истину.

— Истина сделает нас свободными, да?

— Нет, не делает, — ответил Гэффни. — И не сделает. И никогда не делала. — Он указал на Макбрайда. — Идемте, Йо-Йо. У него есть еще одна истина, которую он хочет вам показать. Узнаете эту музыку?

Йоссарян был почти уверен, что снова слышит по громкоговорителям леверкюновы пассажи из опуса, который никогда не был написан; он слышал сочную оркестровую аранжировку, исполняемую рубато, легато, вибрато, тремоло, глиссандо и ритардандо, мелодичную обработку для массового потребления, без всякого предзнаменования ужасной кульминации, без малейшего намека на нее.

— Гэффни, вы не правы насчет Леверкюна. Это из «Апокалипсиса».

— Теперь я это знаю. Я проверил и понял, что ошибался. Не могу вам передать, насколько мне неловко говорить об этом. Но готов поспорить, я знаю, о чем вы собираетесь спросить теперь.

Тем не менее Йоссарян спросил:

— Вы ничего не замечаете?

— Конечно, замечаю, — сказал Гэффни. — Мы здесь не отбрасываем теней, а наши шаги не производят шума. А вы ничего не заметили? — спросил Гэффни, когда они догнали Макбрайда. Он имел в виду не охранника в нише перед лифтом. — А?

Он говорил о Килрое.

Килрой исчез.

Слова на его пластине были стерты.

— Килрой умер, — сообщил Макбрайд. — Я полагал, что должен сообщить вам об этом.