Лавра

"Нафтой, Нафтой, по лицу видать, птичку - по полету..." - "Какая нафта, что ты несешь..." Непонятное, ватное слово блестело кристалликами нафталина. Мой план свести их с отцом Глебом - глупость. Разозлившись, я пихнула его на самое дно. "Все это уже было, старо, за что вы взялись", - он говорил, трезвея на глазах. "Что? Где - было?" Скоро уйдут, лучше не прекословить. "В этой стране - ничего нового, лежит в сундуках, открывают крышку - и снова... Вынут, наденут - облачатся, - он оглянулся с тоской, словно увидел их, висящих по стенам ризницы, в которой страшно просыпаться. - Лучше изучать издалека, в теории, - на своей шкуре бо-ольно. Им-то там хорошо рассуждать о русском терпении". Он взялся за свою руку, покачивая, словно крышка сундука, пропахшего нафталином, прищемила. "Никуда не деться, ни вам, ни нам".

Словно почуяв мою насмешку, Митя выпятил губу: "Петруша все сделал за всех - первый революционер, наш первенец, урод!" - "Первый?" - я переспросила, еще не понимая. "Великий", - он ответил иронично и машинально, как отмахнулся. Теперь я поняла. "Он попробовал, а эти, твои, подчинились охотно, не стали прекословить. Уж они-то должны были - анафеме!" - он поднял руку, как замахнулся. Рука опустилась бессильно. Тогда я еще не знала - чем ответить. "Вот и теперь... Отвратительно", - ничего, кроме злобы, не горело в его глазах. "Это - не в сундуках, - мне показалось, что-то совпадает с моим, с моим отвращением, - есть такие стеклянные банки - в них". Он был пьян, я говорила не для него - для себя. "Я теперь пьян, почему - в банках?" - он вникал с трудом. Дальше мне не хотелось. "Как это ты говорил, какая - нафта?" - я отводила разговор. Теперь я жалела, что зашла далеко. "Какая? Какой. Ты, правда, не знаешь? Ах, да, в вашем экономическом учат считать... цифры, а надо - читать, буквы, хотя, нет - не надо. Таких, как ты - церковных - все одно не просветить. Томас Манн, "Волшебная гора", глупости, считайте дальше, пишите ваши цифры". Он говорил зло и решительно, но я не слушала: я смотрела на его плечи. Они стали слабыми и опущенными. "Это надо прочитать, пожалуйста, иначе..." - он смотрел беззащитно, как будто, прочитав, я сделала бы это для него. Я передернула плечами. "Так, хватит", - я сжала его руку и вывела. Отец Глеб снимал с полки книгу. Он стоял и вертел в руке, словно не решался раскрыть. "Все, замолчи", - прерывая Митю на полуслове, я решительно вырвала руку.

"Что это?" - подойдя к отцу Глебу, я встала рядом. "Что?" - он переспросил испуганно, словно, приблизившись, я застала его врасплох. Не объясняя, я протянула руку. "Настольная книга священнослужителя. Том I". Темно-синий матовый переплет. На средней полке тома стояли рядом, все восемь, в едином строю. Этим приобретением муж особенно гордился. "Настольную книгу" выпустили ничтожным тиражом. "Очень хорошие, я люблю, читаю и перечитываю время от времени". - "Ты? - отец Глеб переспросил изумленно: - Зачем?" - "Ну, не знаю, - я растерялась, - чтобы лучше понимать. В церкви во время службы не всегда понимаешь дословно. С голоса - трудно, иногда бывает проще глазами". Краем уха я слышала пустую танцевальную болтовню. "Дословно и не обязательно. Достаточно сопереживать, проникнуться общим смыслом. Разум - плохой помощник: сказано, будьте как дети", - он повторил упрямо и рассеянно, словно, к чему-то прислушиваясь, заговаривал сам себя. Косящий взгляд обходил меня стороной. "Мы - не дети. Взрослое дитя - идиот", - я отрезала зло. Не отвечая, он вынул из моей руки и вернул на полку.

"Мне нужно поговорить с тобой", - голос был тихим и робким, едва слышным сквозь танцевальный шум. Отвлекаясь от разговора, я обернулась. Митя стоял за моим плечом. Глаза отца Глеба уперлись в пол. Совладав, он отвернулся к окну. "Сейчас приду", - я кивнула Мите. Он пошел к выходу, и, медля, я внимательно глядела вслед. От двери, неожиданно обернувшись, словно не полагаясь на мое слово, Митя двинулся обратно. Все были заняты своим, ни один из них не смотрел на меня, а потому никто не мог заметить, как, вернувшись, Дмитрий вложил в мою руку. Я раскрыла вечером, когда разошлись: маленький, свернутый в квадратик, вырванный из блокнота, на котором торопливым карандашом, мелкими буквами - мне пришлось поднести к лицу: "Пожалуйста, позвони мне". И номер телефона. Я училась в экономическом, поэтому и запомнила, механически, как привыкла запоминать любые цифровые значения.

ВЕРХ, НИЗ И ЗЕМЛЯ