Лаврентий Берия и Сталин

Исходя из его полезной деятельности, я много труда и энергии затратила в уходе за его здоровьем (в молодости он болел лёгкими, позже почками) (формулировка замечательная: получается, что не любовь двигала Нину Теймуразовну в её заботе о муже, а только осознание партийного долга – надо создать надлежащие условия для работы ценного кадра; если тут перед нами не обычная уловка с целью приуменьшить свою «вину» как «члена семьи врага народа», то можно догадаться, почему Лаврентий Павлович любил сходить налево. – Б.С.). За всё время нашей совместной жизни я видела его дома только в процессе еды или сна, а с 1942 года, когда я узнала от него же о его супружеской неверности, я отказалась быть ему женой (Лаврентий Павлович на следствии показал, что «заразился сифилисом в период войны, кажется, в 1943 году и прошёл курс лечения»; может быть, в связи с болезнью жена и узнала о бесчисленных любовных шашнях своего благоверного. – Б.С.) и жила с 1943 года за городом и вначале одна, а затем с семьёй своего сына. Я за это время не раз ему предлагала, для создания ему же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на женщине, которая может быть его полюбит и согласится быть его женой. Он мне в этом отказывал, мотивируя это тем, что без меня он на известное время может выбиться как-то из колеи жизни. Я, поверив в силу привычки человека, осталась дома с тем, чтобы не нарушать ему семью и дать ему возможность, когда он этого захочет, отдохнуть в этой семье. Я примирилась со своим позорным положением в семье с тем, чтобы не повлиять на его работоспособность отрицательно, которую я считала направленной не вражески, а нужной и полезной.

О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых мне также было сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне, как жене, считала случайной и отчасти винила и себя, так как в эти годы я часто уезжала к сыну, который жил и учился в другом городе».

Утверждение Нины Теймуразовны о том, что последние одиннадцать лет она не жила с мужем, возможно, и не соответствует действительности, поскольку противоречит тону более раннего письма Хрущеву, где она признается в любви к арестованному мужу. Хотя теперь она могла и несколько преувеличить степень своей отчужденности с Лаврентием, чтобы попытаться избежать привлечения к его делу в качестве соучастницы. Мужу ведь она уже не могла навредить. Но на этот счет есть также свидетельство одной из любовниц Лаврентия Павловича Нины Васильевны Алексеевой (урожденной Черменской). Артистка Радиокомитета, прежде выступавшая в ансамбле НКВД, она согласилась вступить в связь с Берией, рассчитывая хоть как-нибудь помочь арестованным мужу, полковнику НКВД Ивану Реброву, бесследно исчезнувшему в конце войны. Кроме того, она боялась, что отказ навлечет беду не только на нее, но и на ее тогдашнего мужа, морского офицера Дмитрия Алексеева. Нина Васильевна так описывает первую встречу с Лаврентием Павловичем, состоявшуюся 10 августа 1952 года в особняке Берии на улице Качалова: «Берия сделал мне навстречу несколько шагов, протянул руку; пожатие было ласковым.

– Здравствуйте. Рад вас видеть, дорогая. – Он говорил с легким грузинским акцентом, слегка улыбаясь. – Еще много лет назад мечтал о встрече с вами. С тех пор прошло немало времени. Помню вас совсем юной девицей. Наверно, есть судьба – она все-таки свела нас…

Просто огромная комната, столовая. Теперь бы сказали: банкетный зал. Вдоль всей комнаты, посередине, стоял длинный стол, на котором могло бы разместиться множество людей… Сейчас столовая была пуста.

Симметрично друг против друга, направо и налево, стояли два огромных – до потолка – старинных зеркальных трюмо. На их подставках большие хрустальные вазы с живыми красными гвоздиками. Окна столовой выходили на улицу Качалова.

На улице было еще светло, тяжелые коричневые портьеры на окнах с тисненым рисунком раздвинуты в стороны. Портьеры были подобраны под цвет стен, заделанных дубовыми, тоже коричневыми панелями.

Примерно четверть стола была сервирована. Холодные закуски небольшими порциями: осетрина горячего копчения, семга, черная икра, салаты и соусы, еще что-то. Кушанья были живописно украшены зеленью: петрушка, укроп, кинза, еще какие-то кавказские травки. Все яства были разложены в фарфоровые тарелки. «Из старинного сервиза», – определила я. Ваза с мандаринами и яблоками. Посередине этих изысканных блюд стояли две бутылки в плетеных формах с позолоченными этикетками, запечатанные красным сургучом. Рядом с бутылками лежала большая раскрытая коробка шоколадных конфет.

Все говорило о том, что хозяин особняка любит не только изысканную пищу, но и то, чтобы в ее подаче присутствовала эстетика, красота».