Лаврентий Берия и Сталин

Ответ: Я отрицаю показания в части изнасилования мной Чижовой и в том, что я ее спаивал. Я не отрицаю, что она была не раз у меня в особняке, что я находился с ней в интимной связи». И всё. Никаких ссылок, например, на то, что он дарил Чижовой какие-то вещи, чтобы доказать, что они встречались по доброму согласию. Ни попыток назвать кого-то, кто мог бы засвидетельствовать, что никакого насилия по отношению к Чижовой не было. Ведь в протоколе от 14 июля, когда допрос был посвящен в основном связям Берии с женщинами, его спросили: «Объясните, почему у вас в служебном кабинете в Кремле оказалось большое количество женского заграничного белья. Кто его вам доставил?» И Лаврентий Павлович подробно объяснил: «Там хранилось не только женское белье, но и материал для мужского костюма и вещи для ребенка. Доставлял мне эти вещи один или два раза Кобулов из Германии за плату. Хранил я женские вещи с целью преподнесения подарков ко дню рождения. Дарил я только Дроздовым, жене и сестре». А что стоило сказать теперь, что дарил и Чижовой? За это бы точно не расстреляли. В последнем протоколе от 17 ноября Берии также зачитали показания Богдана Кобулова по поводу ареста и расстрела Нины Давидовны Орджоникидзе, жены брато Серго Орджоникидзе Папулии. Берия отвечает: «Я не отрицаю показаний Кобулова, но я не помню этого». А 28 сентября Берию допрашивали по поводу четы Шлюгер: «Вопрос: Вами куда и когда был командирован Шлюгер после освобождения из-под стражи?

Ответ: Он был командирован в составе бригады МВД СССР в Венгрию. Точно не могу сказать – когда, возможно, за две-три недели до моего ареста» (Берия был арестован на заседании Президиума ЦК 26 июня).

Далее Берии зачитываются показания жены Шлюгера Людмилы, в котором она описывала встречу с Берией: «…Насколько я помню, 6 июня 1953 года, в то время, когда муж был в командировке в Венгрии, ко мне домой кто-то позвонил по телефону и спросил: «Это квартира Шлюгер? С вами говорят из министерства. Нам нужна жена Шлюгер?» Затем мне сказали, что со мной будет говорить министр и что мне позже позвонят. Вечером в половине девятого раздался звонок. Меня спросили по телефону: «А вы телеграмму министру посылали?» Я подтвердила, что посылала телеграмму. Голос с грузинским акцентом сказал, что мне позвонит через час еще раз. Между половиной двенадцатого – двенадцатью часами ночи мне опять позвонили и сказали, что сейчас за мной приедет машина, что там будет находиться полковник в военной форме и что мне надо сесть в машину, полковник отвезет меня к министру». Очевидно, что в данном случае показания Берии просто могли быть заимствованы из протокола допроса Л. Д. Шлюгер. И таких примеров можно привести множество.

В частности, на допросе 12 ноября Берии предъявили копию протокола допроса Мамия Орахелашвили от 10 сентября 1937 года с показаниями против Серго Орджоникидзе с резолюцией на первой странице: «Ос. сектор. Переслать в Ц К КП(б) т. Сталину. Л. Берия. 19.IX. 1937 года». И Берия подтвердил: «Может быть, эта резолюция учинена мною». Далее в протоколе следуют пространные выдержки из протокола допроса Орахелашвили. И в конце задается вопрос: «Теперь вы вспоминаете, что вам были известны клеветнические показания на Серго Орджоникидзе, полученные преступными методами от Орахелашвили?»

Берия отвечает: «Этих показаний, с которыми я ознакомился, я не помню. Мне кажется, что я знакомлюсь с ними впервые. Я не помню, чтобы я наложил такую резолюцию на протоколе допроса Орахелашвили, т. к. если бы направлялся этот протокол И. В. Сталину, то было бы специальное сопроводительное письмо, а не просто резолюция с поручением особому сектору».

После этого Берии, вполне ожидаемо, предъявляют соответствующее сопроводительное письмо, где особый упор сделан на показания против Орджоникидзе. И на этот раз Берия отвечает более пространно, но отнюдь не более содержательно, чем прежде: «Письмо, с копией которого я сейчас ознакомился, принадлежит, наверное, мне. В этом письме также сказано, что при письме представляется протокол допроса Орахелашвили от 10.X.37 года. В предъявленной мне копии протокола допроса Орахелашвили от 10.IX.37 года есть 36 страниц, а в моем письме делается ссылка на 37-ю страницу, хотя по существу, вопросы, на которые я делаю ссылки в письме от 20.IX.1937 г., отражены в протоколе допроса Орахелашвили, предъявленном мне сегодня. В этом письме мною обращалось внимание на брошюру, изданную в связи с 50-летием Серго Орджоникидзе, и не обращалось внимание И. В. Сталина на другие места из показаний Орахелашвили, что вызывает у меня сомнения – этот ли протокол, который мне предъявлен, я представлял в 1937 году».