Лавровый венок для смертника

— Спектаклями, поставленными на сцене жизни, — еще более примирительно кивнул исполняющий обязанности начальника тюрьмы.

Стая чаек спикировала прямо на яхту, словно стая оракулов, предупреждающих о трагичности их плавания. Когда уцелевшие птицы все же сумели взвиться ввысь, Эллин провела их взглядом, полным презрения.

— Видите ли, мистер Коллин, коль уж мы решили быть откровенными друг с другом… Свой первый киносценарий я написала еще в четырнадцать лет, будучи воспитанницей детского приюта. Это было не ахти какое творение, но обладало одним несомненным достоинством: в основу его была положена святая правда из жизни нашего приюта. В нем, в сценарии, как и в жизни, было много жестокости.

— Как и в жизни, — задумчиво подтвердил Коллин.

— Однако просмотревший его режиссер решил, что это слишком жестоко и что «в жизни так не бывает». Читая его приговор, мы с Кэтрин от души посмеялись. Откуда этому киношнику было знать, что многие сцены я стеснительно смягчала, поскольку стыдно изображать их такими, какими они происходили в нашем богоугодном заведении. Стыдно и больно. В то же время фильмы, которые приходилось видеть, совершенно не устраивали меня. Особенно раздражали ленты, поставленные по мотивам классики: затянутые, превращенные в великосветскую говорильню и банальные декларации по поводу любви, социальной справедливости, морали и прочей муры.

— Вам казалось, что все это: любовь, социальная справедливость, христианская мораль — слишком несерьезно и неестественно?

— Просто убеждена, что жизнь значительно жестче, и выглядит куда более жестокой, нежели это отражено в классике. К тому же я приучена воспринимать жизнь в самых крайних, почти сатанинских ее проявлениях.

* * *

Заслушавшись, Коллин на какое-то время совершенно забыл о штурвале. Точно так же, как Эллин перестала обращать внимание на то, что «Кассандра» уходит в открытый океан. Правда, пока что яхта двигалась вдоль побережья Рейдера, но вскоре оно должно было закончиться.

— И тогда я решила, что буду сама сочинять такие сценарии, с такими коллизиями, каких еще не встречалось ни в одной киноленте. А поскольку экранизировать их никто не собирался, то, как верно выразился доктор Вермейль, пришлось ставить их в виде спектаклей на подмостках самой жизни. О, это были неповторимые «постановки», во время которых весь наш «Приют всех святых великомучениц» — это ж надо было придумать такое идиотское название для девичьего приюта сирот! — буквально содрогался от удивления и ужаса.

— После одной из таких «постановок», когда вы довели до попытки самоубийства преподавательницу математики, вас вынуждены были направить в психиатричку. И только это спасло вас от знакомства с уголовным кодексом.

— Я пробыла там совершенно недолго. С таким же успехом туда могли поместить большую часть наших воспитанниц-великомучениц. Мое заточение не делает чести ни педагогам, ни самому приюту.

— Осмелюсь заметить, что вас продержали там ровно столько, сколько понадобилось, чтобы спасти от тюрьмы для несовершеннолетних.

— Вы педант, мистер Коллин. Но доктор, эта скотина, попросту оболгал меня, — ничуть не возмутилась Эллин.

— Доктор здесь ни при чем. Относительно психиатрички я высказал свое собственное предположение. И думаю, что оно недалеко от истины.

— Не знаю, не знаю. Вполне возможно, что директор приюта действительно пытался уберечь меня от неприятностей. Но не потому, что слыл таким уж мягкосердечным. Просто он боялся.

— Вашей мести?

— В какой-то степени. Что проболтаюсь насчет того, что в пятнадцать лет стала его любовницей. Кому-то же пришло в голову назначать директором девичьего приюта мужика!

Коллин достал белоснежный, хотя уже довольно измятый, платочек и вытер вспотевший лоб.

— Очевидно, вы его спровоцировали.

— Не я, а ваша дочь. Которая стала его любовницей еще раньше. А потом, когда поняла, что надоела ему, подставила меня. Она это умела. В деле организации сексуальных развлечений Кэтрин слыла непревзойденной авантюристкой.

— Вы могли бы и пощадить ее отца, мисс Грей.

— Она никогда не считала вас своим отцом. И если я до сих пор не объяснила, за кого Кэтрин принимала вас и как отзывалась, то лишь потому, что щажу ваши нервы, вашу старость и, если хотите, диагноз. А что касается Кэтрин Астор… Кстати, вам известно, что в этом приют-борделе она значилась именно под этой фамилией?

— Под фамилией отчима, — кивнул Коллин.

— …Так вот, что касается Кэтрин Астор… Такие понятия, как жалость, пощада или хотя бы снисхождение, были ей попросту неведомы.

— Господи, когда же прекратятся чудеса Твои неземные! — Коллин бросил штурвал и вознес дрожащие руки к небу. К своему удивлению, Эллин поняла, что это не игра: он и в самом деле чувствовал себя потрясенным всем тем, что услышал от нее. — Вы сумели выплеснуть на меня все, или еще что-то приберегли?

— Вы сами заставили меня решиться на эту гнусную исповедь.

— Исповедь?! Исповедью здесь и не пахло. Зачем вы подались вслед за ней в Штаты? Не будь вас, Кэтрин наверняка выкарабкалась бы из психиатрички.