Лавровый венок для смертника

— Таково условие тайной клятвы, которую примут каждый рыцарь и каждая «дама смерти», заявившие о своем желании «предать себя вечности». Это не будет касаться лишь женщин-сексангелов да прочего обслуживающего персонала, но тоже обреченного на вечное молчание.

* * *

Несколько минут Валерия смотрела на Эллин с полуоткрытым ртом. Слова, которые она не решалась произнести, мучительно зарождались в воспаленном, взбудораженном фантазиями Эллин мозгу и столь же мучительно погибали в раскаленной от волнения гортани. Однако восхищенный взор, которым она впивалась в лицо Грей, свидетельствовал, что в конечном итоге это были бы слова восхищения.

— Потрясающе! — наконец-то выдохнула она, отчаянно вертя головой и обхватывая подругу за плечи.

— Все эти драмы вначале будут печататься в очень скупой сенсационно-журналистской интерпретации на страницах нашей газеты, а уж затем становиться сюжетами ваших романов.

— …Появляющихся в вашем издательстве, которое тоже может именоваться «Приютом вечности», впрочем, кажется, я уже предлагала другое название.

— С названием мы решим, — поспешно обронила Валерия, не позволяя Эллин отвлечься от потока ее творческих грез.

— Таким образом, мы создадим целую индустрию, порождающую психонатуралистические трагедии в их самых невероятных жизненных и литературных комбинациях. Усердие нескольких литературных рабов, коим будет позволено обволакивать словесными мускулами отдельные, выстроенные мною сцены, позволит нам со временем издавать как минимум пять романов в год. И публиковать две-три сотни сенсационных сообщений, которые затем будут расходиться — на условиях оплаты услуг нашего «Рейдербург-пресс агентства» — по страницам множества иных изданий.

Несколько минут романтические покровительницы самоубийц стояли на балконе, обнявшись и все плотнее прижимаясь друг к другу. Поцелуи, которыми они обменивались, тоже становились все увлеченнее, давно развеяв тот рубеж скромной признательности и радости встречи, которыми обычно обмениваются женщины, пока еще не успевшие познать страстное влечение лесбиянок.

— С меня потребуется какая-то сумма денег? — несмело поинтересовалась Валерия, когда ноги их переплелись в эротических захватах и стало ясно, что остыть и просто так вдруг застесняться и разойтись им уже не удастся.

— Совсем немного. Ваши средства должны пойти на создание книжного издательства, которое давало бы нам доходы. Огромные доходы. Замком я займусь сама. Денег у меня достаточно. Точнее, появится вполне достаточно.

— Но, в любом случае, будем считать «Приют вечности» нашим общим владением, — томно подставила губы виконтесса, принимая на себя роль соблазненной.

— И мир еще позавидует нам и нашим идеям.

— И нашим страстям, Эллин, — прошептала Валерия, едва не задохнувшись от страстного поцелуя секс-партнерши, — нашей нежности. Ваш талант и моя предприимчивость — будут помогать нам во всем, в том числе — и в постели. Разве не так?

43

Запоздало выглянувшее солнце окаймляло лысину подполковника Заргедана багровым венком, в то время как сам он — громадный, медведеподобный — восседал в своем кресле, как на троне — величественный и неприступный.

— Я внимательно изучил ваш рапорт, лейтенант, — скрипел он тяжелым басом. — Гнуснейшее чтиво. Вы там, у себя в столице, и рапортов-то сочинять не научились.

Вольф попытался улыбнуться, однако израненное лицо его всего лишь перевоплотилось в болезненную гримасу.

— Я ведь для того и прибыл сюда, чтобы научиться.

— «Прибыл!» Ничего себе: «Прибыл»! Это из столицы — да в Каден! Как же, очень многие офицеры полиции прибывают сюда по своей воле! Для чего вас подсунули, мы еще выясним.

«Идиоты! Они до сих пор считают, что я подсадной!» — изумленно уставился он на подполковника.

— Не скажу, чтобы ваши рапортные стенания слишком уж растрогали меня. А знаете, почему? Потому что мне надоели бесконечные несчастья, которые приключаются с вами с тех пор, как вы оказались в Кадене. — Вольф молчал. Заргедан терпеть не мог, когда кто-либо осмеливался перечить ему. Подполковник был твердо убежден, что в его присутствии всем остальным остается только молчать. — Я имею в виду все ваши злосчастья — и те, которые засвидетельствованы вашими рапортами, и те, которые засвидетельствованы кровоподтеками на ваших скулах и бинтами на ребрах.

Вольф действительно чувствовал себя прескверно. До бинтов, правда, не дошло, однако двигаться старался так, чтобы как можно меньше… двигаться. Ибо каждое лишнее движение отдавало болью в ребрах, пояснице или в почках. Самое страшное, что и в почках — тоже.

— Что теперь прикажете делать: снаряжать полицейскую экспедицию в окрестные горы для поимки террористов, подстерегающих вас на всех пригородных дорогах?

— Да вы никогда и не решились бы на это, подполковник.