Лавсаик Святой Горы

Но сказано также: отвергнись себя (Мф. 16, 24). После утомительной для тела полунощницы естество физическое требует пищи и подкрепления, но устав иноческого жительства повелевает поститься до часа девятаго, то есть до трех часов пополудни. Природная часть ищет беседы, общения и рассеяния, трезвящийся же дух напоминает монаху о безмолвии и заповедях Внемли себе (Быт. 24, 6) и «Бегай [людей], и cпасешься»[71].

А затем вступают в дело монашеские обеты, безропотное послушание старцу, терпение прещений (хотя бы кто и без всякой вины был), отсечение своеволия и все прочее, чего требует добровольно избранный путь мученичества, то есть иноческого жития.

Посему братия, находящиеся в миру, но вожделеющие истинной жизни и делания по Богу, ревнующие о добродетели и чающие спасения души, почитайте нищих и смиренных монахов, избравших вольную бедность и уничижение, чтобы приобрести Христа. И не будьте, заклинаю вас, скоры на осуждение и на умозаключение о целом по некоей части его. Творящий бесчиние сам выставляет себя на обозрение, добродетель же в благообразии своем, напротив, смиренномудра и сокровенна. Не давайте веры всем обвинениям против монашествующих, но, как благоразумные и рассудительные, всегда памятуйте, что в любом звании людском встречаются негодные, что и среди апостолов нашелся предатель и что всецелое совершенство — лишь на небесах.

О прельщении от самомнения

Рассказывал нам блаженнейший старец Христодул из Катунакии, что в одной приморской каливе «малого» скита Святой Анны жил монах по имени Харалампий, подвизавшийся в уединении. Был он пригож лицом, высок и с бородой до пояса.

Сему-то монаху вселукавый изобретатель зла диавол исподволь внушил, что по духовным своим дарованиям, как и по телесному виду, достоин он патриаршества. И, когда увидел Харалампия ежедневно охорашивающимся, глядящимся в зеркало и ухаживающим за бородой, вообразил, что тот уже пленен гордостным помыслом. Отчего и явился ему во сне в образе священнослужителя со словами: «Прибудет на днях из Константинополя посольство архиереев, чтобы забрать тебя отсюда и возвести на Вселенский престол». Поверив сказанному, сей несчастный из самомнения, а также из страха, как бы предприятие это не расстроилось, не открылся никому и втайне начал готовиться к прибытию послов и скорому отъезду.

И вот однажды ночью пристает к утесу, на котором стояла его калива, изукрашенный корабль, а на нем — множество клириков со свещеносцами, хоругвеносцами и воинской стражей. При виде сего злополучный инок, собрав нехитрые свои пожитки, устремился навстречу гостям.

Но безмерно человеколюбие Божие и неодолима сила Честного Креста! Готовясь шагнуть на палубу, Харалампий осенил себя крестным знамением, и лукавое наваждение во мгновение ока исчезло, сам же несчастный очнулся у края утеса над бездной, кишащей акулами. Тогда осознал он сполна бесовское свое помрачение, вернулся в каливу и воздал хвалу всемилостивому Богу, а затем, отправившись к отцам-духовникам, поведал обо всем бывшем и неминуемом, казалось бы, духовно-телесном потоплении своем, от коего избавила его в последний миг благодать Божия.

Познаем отсюда, братья, сколь пагубно сатанинское самомнение и гордыня. Ибо брат сей, имея от Бога телесное благообразие и совершенство, вместо прославления Творца, заботы об украшении души своей и постоянного памятования слов Псалмопевца: Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный, тако оцветет (Пс. 102, 15) и Яко земля еси, и в землю отыдеши (Быт. 3, 19), подобающего всем человекам, и в особенности монахам, тешил себя недолжными помыслами и фантазиями.

А вместе с тем подивимся, возлюбленные, и силе доброго обычая. Прародители и отцы наши имели боголюбивый навык: прежде всякого дела, будь то обычное рукомесло и даже выход за порог, осенять себя крестным знамением. Ибо, как поет святая наша Церковь, «Крест — хранитель всея Вселенныя, Крест — красота Церкве, Крест — царей держава, Крест — верных утверждение, Крест — Ангелов слава и демонов язва»[72].

О старце Каллинике Исихасте

Тот же старец поведал нам и о наставнике своем отце Каллинике. Сей, будучи родом из Афин, явился сперва в святую обитель Иверскую, но, не удовлетворенный тамошним особножительным укладом, перешел в скит Святой Анны, а оттуда — в Катунакию, под начало искушенного в добродетели духовника отца Даниила, где и научился ремеслу резчика по дереву.