Лавсаик Святой Горы

Большинство монахов, живших в конце прошлого века, предавалось молитве и трезвенному созерцанию. Старец же Даниил удерживал от сего тех, кто не упражнялся прежде в послушании и иных практических добродетелях, говоря, что трезвение — дар Божий и как всеблагой Бог вначале создал человека, а затем вдунул в него душу живую, так и монаху надлежит сперва очистить себя доброделанием и затем уже принять от Бога дар умной молитвы и трезвения, восходя, подобно древним отцам, от деяния к началам созерцания. Старец Каллиник не получил систематического образования, но, обладая безмерным прилежанием и стяжав чистейший ум, достиг того, что проникал в глубинный смысл Писания и наилучшим образом разрешал все cвязанные с ним вопросы.

Когда в 1913 году среди русских и румынских насельников Святой Горы возникла ересь «имябожия»[73], он первый поспешил в Священный Кинот, чтобы обличить несостоятельность и неправославие этого учения, о котором метко сказал: «Отбросив голову, поклоняются скуфье!».

Старец Даниил Катунакийский

Своевременное вмешательство сего мужа и непоколебимая верность Православию членов Священного Кинота не дали вовлечь в конфликт остальных святогорцев, и прежде всего греков. Совместным решением Вселенского Патриархата и священноначалия Русской Церкви всех приверженцев этой безумной ереси вывезли с Афона специальным судном и поселили на Кавказе. Блаженный старец прожил около пятидесяти пяти лет в каливе Святого Герасима Нового, где и почил праведным сном в 1930 году семидесяти семи лет от роду. Им был пострижен в монахи выпускник Цюрихского университета Герасим Менайас из Кефаллинии.

Об отце Евстратии Долгобородом

Сей блаженный подвизался сперва в пещерной кафизме Живоначальной Троицы, что близ пристани Свято-Павловой обители, а после кончины своего старца пришел в одну из келлий Кавсокаливийского скита и испросил дозволения пребывать в тамошней общине. Хотя и достигший к тому времени тридцати лет, Евстратий, подобно младенцу, оставался совершенно безбородым и потому встретил отказ. Когда же, не отступая, продолжал просить, старец келлии умилосердился и молвил: «Если хочешь, брат, останься, и сотворим сегодня же всенощное моление Предстательнице и Покрову нашему, Госпоже Богородице. Если Всемилостивая пожелает, чтобы ты был в доме Ее, то Сама явит чудо, как Ей ведомо и угодно».

И к утру, когда совершили бдение, на лице Евстратия — о чудо! — показалась растительность, к великой радости и изумлению всех и его самого, без промедления принятого в синодию, ибо на то изъявили волю Сам Господь и Пречистая Его Матерь.

Но чудо на этом не кончилось. Отросшая со временем у Евстратия борода достигла щиколоток и стала простираться далее, так что многие приходили подивиться этому необычайному явлению.

В 1864 году, когда между монастырями Святой Горы возникли административные споры, для улаживания их явился в Карею турецкий губернатор Фессалоники Хусни-паша. Как человек просвещенный, он захотел посетить здание Протата и полюбоваться фресками знаменитого Панселина[74]. Во время осмотра их важный гость в недоумении остановился перед изображениями преподобных Онуфрия Египетского и Петра Афонского, чьи бороды достигали земли, и заявил, что такое «невозможно физически». Находившиеся при губернаторе антипросопы[75] Священного Кинота не только из благочестивой ревности (особенно чувствительной к несправедливым нареканиям), но и ради справедливости уверили его, что облик запечатленных здесь святых был именно таков, и хотя в природе это, по справедливому замечанию Его Превосходительства, пожалуй, невозможно, но среди православных иноков подобные вещи встречаются. И, когда тот снова усомнился, прибавили, что такой монах есть на Афоне и его, если угодно, можно увидеть. Хусни-паша живо согласился, и Кинот послал за братом Евстратием, которого привезли в Карею. Представ перед губернатором, тот попросил дать ему маленькую скамеечку. И когда, встав на нее, сделался выше ростом на пядь, то выпустил из-за пазухи бороду, ниспадшую до самого пола.

Ошеломленный вельможа обратился к честному собранию со словами: «Афендерсин, эфендилер!»

(«Прошу прощения, господа!»), затем вынул из кошелька три золотые лиры, которые и подарил брату Евстратию.

О духовнике Иларионе Ивирите

Согласно дошедшему до нас преданию, сей достопочтенный муж и великий ревнитель иноческого жительства, родом грузин, пришел на Афон совсем юным. Он подвизался сперва в грузинской келлии святого Иоанна Богослова при Иверской обители, но, не найдя там любезного ему безмолвия, получил от Дионисиата кафизму Святого Иакова Брата Божия в получасе ходьбы от него, на месте глухом и пустынном.