Лазурный мир [= Синий мир]

Второй день прошел примерно так же. За кормой, чуть к северу, осталась вереница «диких» плотов, первая встретившаяся флотилии мигрантов. Дикари не появлялись; по-видимому, населенные ими плавучие острова коракл миновал ночью. Перед рассветом четвертого дня разведчики опустили горн в воду и прислушались.

Ни звука.

Разведчики поднялись на ноги, глядя на запад. Учитывая быстроту их движения, впереди скоро должен был показаться Транк. Но горизонт был чист.

В полдень разведчики, теперь уже полные тревожных сомнений, перестали грести и снова обыскали горизонт. Как прежде, они не смогли ничего увидеть, кроме линии, отделявшей темно-синее море от ярко-голубого неба. К тому времени старые плоты давно должны были оказаться в поле зрения. Неужели они отклонились слишком далеко на север или на юг?

Посовещавшись, разведчики предположили, что, хотя они взяли курс прямо на запад, первоначальный курс флотилии мог несколько сместиться на юго-восток. Подтверждением этому допущению служил тот факт, что по пути мигранты миновали промежуточную вереницу плавучих островов с южной стороны. Поэтому старые плоты, скорее всего, следовало искать за северным горизонтом. Три шпиона решили грести четыре часа на север и, если там ничего не найдется, вернуться на юг.

Когда дело уже шло к вечеру и начали собираться дождевые облака, показались далекие расплывчатые очертания плавучих островов. Теперь разведчики остановились, опустили в воду горн — и услышали поразительно громкий скрежет призывного барабана. Поворачивая трубу, они определили, откуда исходил этот звук — с севера. Пригнувшись, они прислушивались, готовые поспешно уплыть, если скрежет станет громче. Но он, пожалуй, становился тише, а его источник постепенно перемещался на восток. Через некоторое время звук стал едва различимым, и коракл снова двинулся на север.

Очертания вереницы островов, тянувшейся с востока на запад, становились четкими. Вскоре можно было уже распознать характерные контуры отдельных плотов, а затем и сигнальные башни. Прямо впереди находился Омерж, а к западу от него — Смотрина.

Разведчики поплыли вдоль архипелага, минуя плоты со знакомыми, любимыми именами, где жили и умирали их предки: Омерж, Квинкункс, Фей, Хейстингс, Четырехлистник (плот необычной формы, в плане напоминавший клеверный лист, с небольшой группой внешних островков), за ним — Полосчатый плот, а дальше, за полуторакилометровым проливом, Смотрину.

Солнце зашло, сигнальные башни стали перемигиваться, но издали невозможно было распознать символы. Разведчики подплыли ближе к Смотрине. Шапка растительности начала загораживать небо; над водой распространялись звуки и запахи Родных плотов, вызывавшие приступы ностальгии у каждого из трех гребцов. Они причалили в укромной бухточке, расположение которой объяснил Файрал Бервик, и прикрыли коракл листьями и мусором. Двое остались у коракла, а третий шпион, по имени Генри Бастафф, направился к центральному пустырю Смотрины, где проводились собрания и устраивали рынок.

Наступил приятный вечер — там собрались сотни людей, но Генри Бастаффу их общее настроение показалось утомленным и даже слегка унылым. Он приблизился к древней таверне «Смотрина»; считалось, что это было самое старое сооружение на плотах — продолговатый навес с потолочными балками из покривившихся от времени стеблей, о которых говорили, что они вырезаны на потрясающей глубине ста метров. Внутри стоял длинный вощеный сервант из клееных полос, желтовато-коричневый, блестящий от длительного пользования. На полках противоположной входу стены выстроились кувшины и трубчатые сосуды с араком, пивом и горячительными соками, а также различные деликатесы и сладости. Перед входом, в тени широкого навеса, покрытого длинными сухими листьями гарворта, расставили несколько десятков столов со скамьями — здесь отдыхали путешественники, здесь любовники назначали свидания. Генри Бастафф уселся там, где он мог наблюдать как за сигнальной башней Смотрины, так и за башней Четырехлистника на востоке. Подошла служанка таверны; Бастафф заказал пиво и ореховые вафли. Пока он пил и ел, он прислушивался к разговорам за соседними столами и считывал сообщения, мигавшие на решетках башен вдоль вереницы плотов.

Разговоры не содержали конкретных сведений; сообщения сигнальных башен представляли собой обычные сводки объявлений, корреспонденцию и просто болтовню. Затем посреди одного из сообщений внезапной вспышкой открылись все восемнадцать лампад — это означало, что предстояла передача чрезвычайно важного объявления. Генри Бастафф выпрямился на скамье.