Лазурный мир [= Синий мир]

Скляр Хаст сказал: «Необходимо придумать меры противодействия. Прежде всего, больше нет необходимости содержать похищенных заступников. Лучше дать им кораклы и отправить восвояси. Тогда они ничего не узнают о наших дальнейших планах».

«А в чем заключаются наши дальнейшие планы?» — уныло спросил Аррель Праведник.

Хаст задумался: «Есть варианты. Мы могли бы сформировать и обучить собственное ополчение и довериться нашим навыкам и силам. Боюсь, однако, что после обильного кровопролития нам все-таки нанесут поражение. Мы можем собрать пожитки и снова сбежать в поисках другого, далекого архипелага плавучих островов. Не слишком привлекательная идея. Можем попытаться убить Царя-Крагена — но даже если он умрет, заступники все равно нападут на нас. Или мы можем преодолеть противника, применяя стратегию, которую я еще не могу предложить... Тем временем следует продолжать внимательное наблюдение за происходящим на Родных плотах».

XV

На безымянной планете не было времен года, климат никогда не менялся — по меньшей мере в одних и тех же широтах. В зоне экваториальных штилей, где морская поросль образовала вереницы и группы плавучих островов, каждый следующий день напоминал предыдущий, а о прошествии года можно было судить только благодаря наблюдениям за звездным небом. Несмотря на то, что островитяне не испытывали особой нужды в измерении течения времени, каждый день нумеровали, а каждый год называли в честь того или иного знаменательного события. Период продолжительностью двадцать два года называли «волной», и каждому такому периоду тоже присваивали порядковый номер. Таким образом, тот или иной день могли называть, например, триста сорок девятым днем «Года рекордного погружения Мальвинона» Десятой волны. Регистрация времени была почти исключительной прерогативой лихоимцев. Для большинства людей повседневная жизнь была такой же безупречно ясной, понятной и безмятежной, как полуденное синее море, поросшее островами.

Нападение Царя-Крагена на Транк пришлось на конец года, который впоследствии называли «Годом наказания Транка». Допускалось, что следующему году присвоят наименование «Года исхода инакомыслящих».

Дни следовали за днями, прошло уже почти полгода, но Баркван Блаздель не позволял притупиться памяти о своем похищении и напоминал себе о нем с неистощимой ненавистью. Каждый вечер сигнальные башни плавучих островов перемигивались, передавая очередное напоминание Блазделя: «Сохраняйте бдительность! Отщепенцами руководят энергичные злодеи! Они оскорбляют величие Царя-Крагена! Они презирают тех, кто соблюдает древние традиции — и в первую очередь заступников. Их необходимо наказать и научить смирению. Если они нападут — что вполне могут замышлять эти маньяки, обуреваемые манией величия — мы должны сбросить их в море! С этой целью формируются элитные дружины Царя-Крагена!»

На конклаве влиятельных лиц Блаздель выступил с настойчивой речью, приписывая мятежникам самые угрожающие намерения. Его горячо поддержали заступники, освобожденные мятежниками и вернувшиеся на Родные плоты.

«Хотим ли мы, чтобы нечестивый образ мыслей распространился повсюду? — гремел Баркван Блаздель. — Тысячу раз — нет! Элитные дружины Царя-Крагена, все как один, остановят вторжение мятежников и уничтожат их — или, если будет утверждена политика профилактических мер, сотрут с лица океана гнездо этой заразы!»

Неистовство Блазделя не вызвало резонанса у Имачо Фероксибуса, старейшины растратчиков с Четырехлистника. «Пусть живут! — ворчал он. — Я долго имел дело со многими из так называемых «мятежников» — вполне добропорядочными представителями высших каст. Совершенно очевидно, что они не планируют напасть на Родные плоты и захватить их. Абсурдное предположение! А если они нас не трогают, почему мы должны их тревожить? Никто не хочет утонуть, подчинившись такому безрассудному призыву».

Готовый взорваться Блаздель сдержался и терпеливо объяснил: «На самом деле проблема гораздо сложнее. Существует группа людей, сбежавшая, чтобы не платить Царю-Крагену причитающуюся дань. Если мы позволим им процветать, извлекая прибыль благодаря предательству, другие могут спросить себя: почему бы нам не сделать то же самое? Если грех убийства крагенов станет популярным развлечением толпы, куда денется должное почтение? Каковы последствия? Что будет с подчинением высшей власти?»

«Все это может быть и так, — заявил Промысл Дрингл, мастер-наперсточник с плота Многолюдный Фонд. — Тем не менее, на мой взгляд, в данном случае лекарство хуже болезни. Рискну сказать — пусть меня назовут еретиком — что выгоды высшей власти уже не соизмеримы с ценой, которую мы за них платим».

Шокированный Блаздель резко повернулся к Дринглу — его примеру последовали другие заступники: «Могу ли я поинтересоваться, что именно ты имеешь в виду?»