Льдом и мечом

Дорогу преграждает ровная шеренга могучих селян, за ней бурлит толпа мелких, боязливых, но любопытных человечков: щуплые мужички, подростки, жены…

Эгорд останавливается, спина ощущает напряженность Тимориса и ненависть Милиты.

В центре — седой старец: волосы, борода и усы падают до пояса, сливаются в полосатый туман на таком же белом подпоясанном балахоне. Опирается на толстый посох, лоб перевязан блестящей, как сталь, лентой. Видимо, староста. Справа кузнец, в руках молот и раскаленные щипцы, фартук грязный, голова как куст, из лохматой растительности давит враждебный взгляд. Слева дородный вспотевший усач, черная тучка под мясистым носом такая пухлая, что губ не видно, лысина горит звездой, толстяк малость потерян, на гостей не смотрит, наверное, не знает, как реагировать, ждет приговора старосты.

— Мир вам, добрые люди! — как можно искреннее произносит Эгорд, легкий поклон.

— И вам легкой дороги, странники, — степенно басит старец, кивает в ответном поклоне. — Я Деймус, староста нашего безымянного убежища. Новые люди на нашем острове — редкость. Какими судьбами, мимоходом или же намеренно? Если к нам, то с каким умыслом, добрым или темным?

— Плывем в земли демонов, на битву с великим злом. — Эгорд решает про костяного дракона молчать. — Наша яхта причалила к скалам на другом конце острова, судно спрятали, обошли скалы, оказались на равнинах. Припасы кончаются, ищем ягоды, зверей, птиц, да хоть коренья, природа здесь скупая.

Деймус молчит подозрительно долго, наконец, спрашивает:

— Как же проплыли мимо стражей?

Толпа озабоченно гудит, перешептывается.

— Вы о спрутах? — Эгорд делает шаг в сторону, указывает на Милиту. — Наша спутница сведуща в тайной магии, ее чары сделали яхту незаметной.

Лицо немертвой искажено бороздами, длинными, кривыми, словно когти виверны. Грудь часто вздымается от свирепого дыхания, в глазах по-прежнему мрак.

Эгорд опускает руку ей на плечо, взгляд умоляет держать себя в руках. Внешность Милиты внушает неподготовленным страх, воин-маг рассчитывает, что Деймус и остальные поверят в ее способность обманывать спрутов.

Милита дышит медленнее, глубже. Гримаса постепенно тает, глаза светлеют, в них воцаряется сумеречный оттенок, под цвет ее кожи. Эгорд немного расслабляется, снимает руку: и то хлеб, по крайней мере, в драку не кинется.

— Путники здесь — редкость, — наконец говорит Деймус. — А великие воины и маги, достойные бросить вызов демонам, — впервые. Будьте же нашими гостями, могучие герои!

Деймус поворачивается к народу, руки к небу, потрясает посохом, голос накрывает все селение:

— Братья и сестры мои! Великий праздник, ликуйте же за посланную богами честь! К нам пожаловали храбрые и сильные герои, плывущие на доблестную гибель с неравным врагом во имя мира и справедливости, они желают окрепнуть перед сражением, пополнить запасы и поделиться частицей храбрости и силы! Слава героям!

— Слава!!! — взрываются голоса, подбрасываются сотни рук.

Толпа вихрем кружит со всех сторон, Эгорд даже не успевает сообразить, откуда-то тут же возникают цветы, подносы с хлебом и колбасами, кувшины с молоком, горшочки с медом, в нос хлещут пряные запахи. Смех, визг, возгласы, песни, троицу купают в пестрых голосах, улыбках, осыпают лепестками.

Тиморис увешан девушками, рожа красная будто спьяну, глазищи светятся жирными бликами, сейчас от довольства вывалится язык… Белокожие и смуглые, пышнотелые и малышки, волосы как лучи, длинные и прямые, или ведьмины — пышные витки черной проволоки, а то и рыжие как пламя… И все как одна улыбчивые, ластятся, в глазах недвусмысленная жажда.

— Дружище! — Воин ошалело смотрит на Эгорда. — Если у меня здесь и нет дочки, то будет! И не одна!

Милита держится на удивление стоически. Даже позволяет пихать себе в руки всякую съедобную гадость, обвешивать веночками, только лицо как замок от сокровищницы — тяжелое, хмурое и не взломать.

Деймус приглашает в дом, быкоподобные мужи выстраиваются в коридор, троица кое-как протискивается от пьяной весельем толпы.

Дверь закрывается, голоса резко приглушаются, Эгорд и Милита сваливают дары на стол в углу, немертвая снимает цветочный мусор, брезгливо отряхивается.

Староста проводит в просторную комнату с длинным столом, белая скатерть как глазурь, суетятся служанки, бегут цепочкой туда-сюда, одно за другим с волшебной скоростью появляются блюда, из кухни валит мучной туман. Входят кузнец и лысый толстяк.

— Это Волдур. — Староста указывает на кузнеца, затем на толстяка. — А это Луф, хозяин таверны. Вторые люди в селении после меня.

Начинают звенеть вилки и ножи, розовощекие девушки в передниках накладывают салаты, разливают по кубкам вино и мед. Меж зубов хрустит жареная мясная корочка, Эгорд макает мягкие волокна говядины в холодный острый соус, отправляет в рот, отламывает хлебный ломоть, пористая плоть запеченного теста выбрасывает вьюны пара.