Льды уходят в океан

Оно было одухотворенным. Петр Константинович не побоялся назвать выражние его лица именно этим словом. Разве художнику чужда одухотворенность? А Талалин в эту минуту был похож на художника. Он рассматривал шов, как творец рассматривает еще не завершенную, но уже полную жизни картину. Чем-то он доволен, что-то ему не нравится. Еще один мазок — еще одно прикосновение электрода к металлу, и тогда все будет хорошо. Мазок — вспышка дуги, мазок — вспышка.

«Он влюблен в свое дело так, как я был влюблен в небо», — подумал Смайдов. Подумал, и от этой мысли ему стало радостно и грустно. Он на миг испытал что-то похожее на зависть к Марку. Правда, он тут же отогнал от себя это чувство: завидовать человеку, который несет такой тяжкий груз?.. Жизнь есть жизнь, и сколько бы радости ни приносил вот такой творческий труд, этого еще мало, чтобы сказать о человеке: «Он счастлив».

А Марк…

Петр Константинович многое знал о Марке. Часть он узнал от самого Талалина, часть от Степана Ваненги, который так однажды сказал Смайдову: «Ты, товарищ парторг, не шибко далеко видишь, однако. На собрании говоришь, что у таких людей, как Марк, впереди только все светлое. И позади только все светлое… А у Марка позади — горя, как снега в тундре зимой. И впереди много горя, пожалуй. Ой-е, как много!..»

Тогда-то Петр Константинович и узнал о Марине Саниной, к которой приехал Марк, о сложных отношениях Людмилы Хрисановой, Марка и Сани Кердыша. Узнал, и обида захлестнула его. Обида на самого себя. Разве только писатели должны быть инженерами человеческих душ? А партийные работники? Или с них меньше спрос? Ведь у каждого молодого строителя есть много такого, к чему можно прикасаться только кончиками пальцев, да и то причинишь боль… Открытие Америки? Нет, истина эта стара, как мир.

«Ты, товарищ парторг, не шибко далеко видишь, однако…» Да, не шибко далеко…

Смайдов крикнул в трюм:

— Талалин!

— Что-нибудь случилось? — спросил Марк, вылезая на палубу.

— Ничего не случилось. Просто так, зашел поговорить немножко. Сядем?

Марк плохо выглядел, это Смайдов заметил сразу. Усталое лицо, усталые глаза. Сказал, глядя в сторону:

— Трудно… Трудно мне, Петр Константинович.

«Поговорим как мужчина с мужчиной, Марк? А если хочешь, как друг с хорошим другом. Я ведь немало прожил, многое повидал…»

Вот так бы и сказать Талалину. Перекинуть мостик и шагнуть по нему навстречу человеку. Пусть обопрется вот об это плечо, оно еще крепкое, поддержит…

Не сказал так. И сам не знает, почему не сказал. Побоялся, наверное, услыхать в ответ: «Это мое личное, не трогайте…» Когда же, черт возьми, уйдет эта болезнь? И уйдет ли когда-нибудь?

Спросил, надеясь, что Марк сам шагнет по мостику:

— Трудно, говоришь?

— Да.

Нет, не шагнул. Может быть, потому, что почувствовал: шатко. Или по другой причине? Парторг есть парторг, он как говорят, призван осуществлять партийное руководство. И разве он обязан выслушивать всякие там жалобы на то, что у кого-то кошки скребут на сердце?

Выдавив на лице улыбку, Марк сказал:

— Но план постараемся выполнить, вы не беспокойтесь, Петр Константинович.

— План?

Смайдов не сразу даже понял, о чем говорит Талалин. Какой план? Ах да, Талалин же беседует с парторгом. Именно беседует. Мы ведь сами «внедрили» эту формулу: «Провести беседу с таким-то товарищем…» Теперь остается спросить: «А как у тебя с партучебой, товарищ Талалин?» Спросить?

Он сказал:

— Эх ты, Талалин! «План постараемся выполнить…» Разве поэтому тебе трудно? Поэтому посерел? Чего молчишь?

«Нет, Смайдов — человек, — подумал Марк. — И зря я с ним так, по-казенному».

— Чего молчу? Долго рассказывать, Петр Константинович. И не знаю, надо ли? Это такое, что…

— Надо, Марк. — Смайдов положил руку на его плечо. — Человек человека всегда поймет. Ты согласен со мной?

— Не совсем. Разные люди живут на земле. И не все они человеки… Иначе…

— Что иначе?

— Иначе легче было бы жить.

— Слушай, Марк, — сказал Смайдов, — давай как-нибудь встретимся вдвоем вечерком и по-дружески потолкуем… Давай, а?

— Давайте, Петр Константинович. Если хотите…

Помимо своей воли Смайдов все время возвращался к мысли о Марке Талалине. Что он ему скажет, когда начнут разговор, которого — в этом Петр Константинович не сомневался — Марк с нетерпением ожидает? «Выше голову, Марк, держись, все будет хорошо». Так? Тогда уж лучше не встречаться. Простая истина: есть общение между людьми посредством слов, а есть общение посредством чувств. Слова сами по себе ничего не значат, если они только слова… Сможет ли он найти в себе такие чувства, которые бы передались Марку Талалину и сняли бы с его плеч хотя бы частичку груза?..