Лебедь Белая

Тётка Бабура несколько раз проходила мимо завалинки, терзала меня косыми взглядами, но ничего не говорила. Зря она так, мне её взгляды, как Добрыне блохи – почесался и забыл. Добрыня, кстати, поселился возле дверей кладовой клети, там и пахло вкусней, и кухонные чернавки нет-нет да кинут косточку.

На второй день я придумала себе занятие. После полудня вернулся в усадьбу гридь из Милонеговой дружины по прозванию Белорыбица. Неприятный такой человечишко, зловредный – я это по глазам его определила и по шипящему голосу. Ну и Дажьбог с ним. Пришёл этот Белорыбица весь побитый, в засохших кровоподтёках на лице, и с ним пришли два отрока, такие же побитые и грустные. С кем они в драку ввязались – не ведаю, но те, кто их кулаками потчевал, явно были неплохими людьми, потому что некоторые холопы на эту побитую белорыбицу и её отроков смотрели с чувством отмщённого достоинства.

Я сидела в тенёчке, наблюдала, как эта побитая команда отмывается у колодца. Потом они взялись целить друг дружку. С целительством у них выходило не очень. Принесли откуда-то дёгтя и начали мазаться им. Чёрные стали, как с пожарища. Я плюнула: господине мой Волох и госпожа моя Лада, ну что ж они совсем умом бедные?

Я встала.

– Эй!

Они обернулись.

– Смывайте с себя свои мази. Не мучьте зря божью волшбу!

Один из отроков сплюнул зло:

– А ты никак знахарка?

– Знахарка или нет – о том лишь боги ведают. А ты делай, чего тебе говорят.

Я сбегала в людскую. Сума моя с разными травами всё так же висела на гвоздике у дверей. Я схватила её и побежала обратно. Раненая троица покорно ждала у корыта уже умытая и обсохшая. Я покривилась: смотреть на их разбитые рожи было больно. За что их всё-таки? Ну да не моё то дело. Я столкла в ступке несколько целебных листочков, сгустила их льняным маслом и добавила на ногте синей глины. Эту глину я нашла уже здесь, на княжьем подворье. Глянула по утренней зорьке в амбар, а она лежит сбоку на полочке. Я подумала ничья, ну и взяла немного. К чему такому полезному снадобью без проку киснуть? Теперь вот пригодилась.

Получившимся студнем я обмазала ранки на лицах этих страдальцев и велела посидеть в холодочке до вечера, а потом смыть всё и снова идти ко мне, я ещё раз намажу. Так они и поступили. Сели у гридницы с синими рожами, будто утопленники, и стали ждать вечера. Проходящий народ потешился над ними вволю. Холопы открыто смеяться боялись, могли и отхватить за смех, а гридни и гости, что к князю шли, ржали подстать коням.

Милонег тоже посмеялся, а потом вдруг нахмурился и спросил Белорыбицу:

– Пояс твой воинский где?

Белорыбица побледнел. Он и без того плохо выглядел, а теперь и вовсе в могилу засобирался.

– Воевода…

Но Милонег слушать его объяснений не собирался. Он ткнул в Белорыбицу пальцем, словно копьём, и сказал:

– К завтрему пояс не вернёшь – из дружины погоню.

Я глянула на витязя и подумала с уважением: он, оказывается, и серьёзным бывает!

Но, не смотря на смех и потери, мазь моя подействовала: болячки зажили, ранки затянулись, опухоли сошли. И потянулся ко мне народ со всего подворья. У кого нарыв, у кого поясницу ломит, у кого кашель хриплый. Я никому не отказывала, ибо последний грех отказывать болезным. Нет, не последний – предпоследний. А последний – это когда ты умеешь, но делаешь так, что человеку только хуже становится. Бабка, когда знахарству меня обучала, взяла с меня страшную клятву, что раз пошла я в знахарки, так чтоб делала всё по совести, а иначе горе всему моему роду. И ещё подзатыльник крепкий отвесила, чтоб я клятву свою лучше помнила и соблюдала.

Я забыла упомянуть: усадьба, где я теперь жила, была княжеской. Об этом мне чернавки нашептали. Князя звали Благояр Вышезарович, был он высок, сед и статен. Я видела его лишь раз, издали, из-за спин дружинников, но разговоров наслушалась с дюжий короб. Был он настоящий воин, на месте сидеть не любил и великой честью чествовал извечных врагов наших хазар да обров. И те, и другие жили с подачек цареградских ромеев, портили жизнь нам и чёрным булгарам, и от того решили Благояр Вышезарович и булгарский хан Тогрул затеять союз. И затеяли. Но союз этот ромеям пришёлся не по вкусу. Чтоб заставить князя отказаться от него, начали они северским купцам препоны чинить и всячески притеснять их торговлю в своих городах. И потребовали того же от хазар, от угров, от готов и всех прочих народов, до коих дотянуться сумели. А наш князь Благояр, такой же хитрован, как и бабкин кот Хитрейка, взял да и притеснил в ответ ромейских купцов. Те взвыли, дескать, какое вы имеете право, но князь слушать их не стал, а отговорился нелепыми глаголами.