Лебединая башня

Там на первой скамье сидела Шторм. Она видела все, что произошло, и теперь разглядывала Омарейл с издевкой.

– Как можно быть такой неловкой? – произнесла она манерно.

Пускай Омарейл и испытывала смущение, она все же не была готова позволить кому-то насмехаться над собой. Постаравшись выкинуть из головы историю с женщиной и кофе, она полностью сосредоточилась на Шторм.

– Ты ездишь на общественном транспорте? Я думала, у тебя своя повозка с кучером или даже автомобиль.

Женщина напротив Шторм встала со своего места, и Омарейл тут же заняла его.

– Не надо путать гордость и гордыню, дорогая, – отозвалась Шторм, будто бы была зрелой дамой, разговаривающей с юной девушкой, впервые вышедшей в свет. – Я ценю комфорт, но я не идиотка. Если от моего дома до школы напрямую идет конный трамвай, какой смысл ездить на личном транспорте? Трамвай доезжает быстрее всего.

Шторм надменно подняла подбородок и изящным движением головы откинула назад блестящие каштановые волосы.

– Логично. – Омарейл кивнула, а затем добавила: – Ладно, извини, мне просто хотелось как-то тебя подколоть из-за того, что ты увидела меня в неловкой ситуации.

Такая откровенность заставила Шторм растеряться. Омарейл видела, как удивление мелькнуло в ее оливковых глазах, как чуть дрогнули широкие, точно очерченные брови. Но госпожа Эдельвейс быстро совладала с эмоциями и ответила:

– Понимаю. Мне бы после такого спектакля тоже захотелось исчезнуть с лица земли.

Омарейл пожала плечами, а затем сменила тему:

– Кстати, я видела одну серию твоего спектакля. «Рамзет и Маледика».

Шторм дернула плечиком, показывая, что ее совершенно не удивила такая новость.

– Это было летом. Рамзет уже узнал, что Маледика – девушка?

– Естественно. Сколько, по-твоему, можно было тянуть с этой сюжетной линией?

– А что сейчас…

К полной неожиданности Омарейл, Шторм подалась вперед и, игнорируя попытку собеседницы задать вопрос, резко спросила:

– Откуда ты знаешь Мая?

– Э-э… познакомилась с ним на твоем спектакле. В тот самый раз, летом.

– В тот день, когда я увидела вас вместе?

Омарейл кивнула.

– А что? – спросила она, но Шторм вновь предпочла не обращать внимания.

– А после вы виделись? До вчерашнего дня?

– Нет, Шторм. А какое это имеет значение?

Та откинулась обратно на спинку сиденья, равнодушно глядя на Омарейл. Будто и не было этих внезапных вопросов, будто ее и не волновали полученные ответы.

– Ты из Агры? Из Бурвистера? Слышала, там паршиво, – произнесла она холодно.

– Там нормально, – отчего-то задетая, ответила Омарейл.

– Зачем тогда переехала? Там бы и оставалась.

Омарейл сложила руки на груди и, чуть усмехнувшись, ответила:

– Маловато было самодовольных, надменных одноклассниц. А тут вроде ничего, хватает.

Шторм, которая уже смотрела в окно, медленно перевела на нее взгляд. А затем ухмыльнулась.

Дальше они ехали молча, а едва выйдя из трамвая, Шторм быстрым шагом отправилась в класс, даже не думая дожидаться Омарейл. Та же буквально вывалилась из переполненного салона с горсткой таких же школьников, как и она.

Омарейл недоумевала, как ей, принцессе, наследнице короны, могло так не хватать грации. Разумеется, у нее было мало практики в том, чтобы пользоваться общественным транспортом в горячие часы. Но она занималась спортом, танцами, делала всякие глупые упражнения вроде хождения с книгой на голове. В свое время родители и учителя уделили этому немало внимания. Но вот Шторм Эдельвейс, которая, судя по имени, была не из первых, и даже не из вторых семей, двигалась с куда большим изяществом.

Омарейл переоделась в школьную форму в женском туалете и вошла в класс со звоном колокола. Первым уроком в этот день была «Наука». Вел ее господин Даррит.

Это был высокий молодой мужчина – на вид ему было не более тридцати – с иссиня-черными волосами и серьезным взглядом. Тонкие черты его лица можно было бы назвать правильными, если бы не шрам, что проходил от левого глаза к уголку рта. Из-за него на лице господина Даррита навсегда застыла надменная усмешка.

Чуть раскосые глаза же его смотрели без юмора. Он вел урок сухо, без эмоций, поддерживая дисциплину лишь недовольным стуком карандаша.

Сперва Омарейл даже не поняла, что это было. Она старательно писала лекцию, когда поняла, что что-то ее отвлекает. Подняв голову, она сперва заметила, как мальчики на передних партах суетливо поправили свои тетради и начали с особым усердием что-то в них строчить. Затем поняла, что раздражавший звук исходил от учительского стола. Даррит постукивал карандашом по столешнице. Спокойно, негромко, размеренно, точно метроном, отсчитывающий секунды. Секунды до того, как кончится его терпение, очевидно.

Она не представляла, что должно было произойти в случае, если ученик не отреагирует на это предупреждение, но нутром понимала, что его не ждет ничего хорошего.

– Я ничего не понял, – заявил Май, как только они вышли из класса господина Даррита.