В «общаге» КИУВа на бывшей улице Будённого, 27, на Татарке, где мы все, курсанты, тогда жили, делать, действительно, было нечего. Вернее, делать было нечего тем, кто приехал учиться, ибо обстановка в вечернее время там отнюдь не располагала к разгрызанию гранита. Водка «Золотые ворота» тогда стоила 2.35 грн, что составляло ровно 1 доллар США за поллитру, и эта водка текла рекой по всем 5 жилым этажам женской и мужской половин этого казённого, красного кирпича, в форме буквы «П», здания. Впридачу к водке, большое распространение тогда получили «похмеляторы» вроде «Джин-тоника» и «Ром-колы», не говоря уже о пиве 100 сортов типа «Оболонь», «Черниговское», «Рогань» и им подобных клинских. Поэтому, придя с занятий, коллеги предавались самому безудержному пьянству и тому, что ему сопутствует – обстановка в «общаге» была романтическая, знакомая всем ещё со студенческих времён, при этом начисто отсутствовал какой-либо надзор – деканаты, партийные и комсомольские органы, истреблённые под корень в борьбе за независимость.
Я лично приехал в Киев учиться, ибо нейрохирургия очень всерьёз интересовала меня. Поэтому, вернувшись с занятий и застав своих двоих согруппников и сокомнатников за столом, на котором стояли несколько бутылок «Золотых ворот», в тёплой компании трёх девушек… то есть, врачей- интернов-стоматологов, я решительно отверг приглашение «возглавить мероприятие» и снова поехал через весь Киев – дежурить!
Переодевшись в учебной комнате, я вошёл в ординаторскую и с удивлением не обнаружил никого из дневного столпотворения. Власть поменялась, и теперь их в ординаторской было двое, «их», я имею в виду – дежурных врачей, которых я раньше (и потом) больше никогда не видел. Один, высокий худой блондин-«ботаник» в халате до пят, очках, не старше 30, что-то писал в истории болезни, другой, упитанный невысокий мужичок в несвежем хирбелье и носках полулежал на диване с надпитой бутылкой «ром-колы» в правой руке. В правом верхнем углу работал телевизор, канал «1+1» с каким-то кулинарным ток-шоу на украинском языке. У дивана стояли стоптанные шлёпанцы.
– Я курсант, дежурить пришёл ,– обратился я к ботанику. – Можно?
Тот посмотрел куда-то сквозь меня и что-то пробормотал про себя, вроде «нэ розумию росийской мовой», хотя, впрочем, совершенно неразборчивое. Для истинного типа «ботаника» он был, пожалуй, как-то слишком по-сельски толстогуб, курнос и веснушчат. Пожав плечами, я обратился к ромкольщику с тем же вопросом.
– Шо, прийшлы дежурить? – переспросил тот, бесцеремонно оглядев меня влажным, «тёплым» взглядом. – А вам оно сильно надо?
– Ну, желательно, – выдавил я. – Хотелось бы получить как можно больше от учёбы, ну и ближе посмотреть, как работают столичные коллеги…
На это ромкольщик лишь сделал хороший глоток и показал на стул возле дивана.
– Сидайте, пока что дежурство у нас только началось. А чего не пошли в 1-ю нейрохирургию?
Я объяснил, что во-первых, там «мясорубка» (почему-то с этим определением все всегда сразу соглашались), а во-вторых, по нейротравме я уже проходил двухмесячные курсы пять лет назад и вовсю сам оперирую.
– Но мне хотелось бы теперь чего-нибудь более нейрохирургического освоить. Понимаете…
– Костя ,– представился тот, подавая мне правую руку, а левой закатывая под диван пустую бутылку.
– zyablikov, – пожал я и повернулся к ботанику, но тот не отреагировал.
– Особо осваивать тут нечего… – Костя извлёк из холодильника ещё одну бутылочку «ром-колы» и сдёрнул пробку… – так шо можно пока расслабиться. Пока что никто к нам ещё не поступал. Я – по экстренным, Васыль вон, – он кивнул на ботаника, – по тяжким, ну, кого под наблюдением дневная смена оставляет.
– И многих оставили? – в третий раз обратился к Васылю. -То есть, залишили…
– Та не, – снизошёл тот, наконец, до ответа. – Трёх… четырёх…
– А как узнать, что кто-нибудь поступил? – снова повернулся я к Косте.
– А это в приёмнике у нас Виктор Иванович сегодня ответственный. Он направляет к нам поступивших. А вот он, сам, – Костя резко сел, не выпуская, впрочем, бутылочки из руки.
В отделении откуда ни возьмись, появился пожилой, очень представительный доктор в халате на зёленом табельном хирбелье и в стоячей шапочке. Халат был белоснежен и застёгнут на все пуговицы. В руке ответственный нейрохирург держал историю болезни и рентгеновский снимок 30х40.
– Костя, я к тебе больную положил, – деловито сообщил он, не обращая ни на меня, ни на ром-колу ни малейшего внимания. – Там сотрясение и перелом плеча, вот снимок. Травматолога для консультации я тебе вызвал. Всё, передаю больную, – Виктор Иванович положил снимок и историю на ближайший стол и вышел так же бесшумно, как и вошёл.
Костя резигнантно пожал плечами и сделал большой глоток чуть ли не в половину бутылочки, начисто отбивший у него желание (если оно и было) идти осматривать вновь поступившую.
– А назначения кто даёт? – прервал я затянувшееся молчание. – Ты или ответственный?
– Когда как ,– неопределённо отозвался мой собеседник. – Травматолога ждём.