Лечение электричеством

Через окно пришел большой рыжий кот, Лиза прижала его к животу и мурлыкала вместе с ним, пока не уснула в кресле. Утром консьерж сказал, что это кричали жабы.

— Он не понимает, — сказал Грабор, когда выезжали. — Не расстраивайся. Это селезень. Жабы не могут кричать с такой страстью. — Он положил голову на плечо ее хлопчатобумажного свитера. — А почему бы нам не поехать к твоим друзьям, Лизонька. У тебя миллион друзей в округе.

На обочине дороги стоял высокий, длинношеий цыпленок с желтым клювом, вид его был сосредоточенный и неподвижный. Грабор сначала не сообразил, что это живое существо. Он сказал об этом Лизе, но та не слушала.

— Нас никто не приглашал. Мне все надоели, — Толстая ежилась, рассуждала. — Хочу на юг, здесь холодно. Тебе мало меня одной? — Свои чувства она выражала величаво. Она заметила это и с твердостью добавила. — Никуда не поедешь. Со мной поедешь. Ты — мой.

— Мне на юге тоже больше нравится, — согласился Грабор. — Поехали, все равно придется объявлять банкротство. У Фрида есть знакомый адвокат, а у меня кредитных карточек, как у дурака фантиков.

Лизонька набрала скорость и тут же резко затормозила; второй цыпленок, такой же длинношеий и тощий, стоял посередине полосы движения. Останавливаться возможности не было — позади загудел грузовик и неприветливо дыхнул дымом из никелированной вертикальной трубы.

— Какой-то куровоз проехал! — ребячливо закричал Грабор. — Скоро посыпятся гуси, индейки…

— Бедный, что же он будет делать?

— Одичает. Научится воровать и разговаривать.

Пошли мы следом и пришли к отделению милиции, увидели, что он там сидит, сквозь окно, и вернулись домой; думали, что его отпустят. Ждали, ждали, и нет; мы пошли снова туда, но его уже там не было, сказали, что увезли в НКВД. Мы пришли домой, взяли ему позавтракать и папирос пачку с Юлей и поехали в город, в НКВД. Приехали, пошли к комиссару, он посмотрел список и говорит, что Андрей в тюрьме, и я больше ничего не помню. Очнулась на улице на скамейке, и Юля плачет, и какой-то НКВД-шник около меня, дает мне нюхать нашатырный спирт, такой страшный, длинный, как Кащей Бессмертный; наверно, не одну мать с детьми пришлось им приводить в чувство, носил с собой нашатырный спирт. Я взяла себя в руки, и пошли с Юлей к тюрьме, к начальнику тюрьмы, к Зайцеву, и он нам сказал, что он, как и все арестованные, уехал в Ягуповку.