Лечить или любить?

Дошкольники очень любили дразнилки. Самые простые дразнилки производились от имен: «Ирка-дырка», «Светка-салфет-ка», «Сашка-какашка» и т. д. Я чувствовала себя удачливой: к моему имени Катька практически невозможно было придумать дразнилку. Все попытки дворовых креативщиков преодолеть трудности и все-таки меня подразнить напоминали знаменитый диалог Незнайки и поэта Цветика: «пакля» — «рвакля» «шмакля» «жвакля»… Уже в школьные годы сообразили сократить мою фамилию «Мурашова» до «Мурашки» и уж тут оторвались…

Существовали и сложные рифмованные дразнилки, в которые надо было вставлять соответствующее имя:

«Как горный орел на вершинах Кавказа,
Андрюша сидит на краю унитаза…»

или

«Ленка-пенка, колбаса,
Кислая капуста,
Съела кошку без хвоста
И сказала: вкусно!»

Тематические дразнилки. Например, при намеке на межполовой интерес:

«Сережка-дурак, курит табак,
Спички ворует, Маринку целует!»

Или дразнили тех, кто «жадится»:

«Жадина-говядина, пустая шоколадина,
Под столом валяется, на… (начальная буква имени) начинается».

Поскольку было много разнообразных игр (о них я уже писала), были, разумеется, и рифмованные считалки. Ничего оригинального из этой области в нашем дворе не наблюдалось — все те же «На золотом крыльце сидели», «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом», «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»…

Этнографы пишут, что детские считалки — это вырожденные заговоры. Не знаю, так ли это, в нашем дворе я этого не замечала. Зато про «месяц из тумана» знаю прелестную историю. В 60-е годы две ленинградские дамы-фольклористки собрали детский фольклор, оформили его в сборник и понесли печатать. Им сказали: «Все это хорошо, но есть сомнительные места. Вот, например, про месяц: буду резать, буду бить… Нехорошо это как-то, агрессивно, не по-советски». — «Но ведь дети именно так считаются! — растерялись дамы. — Выбросить, что ли?» — «Зачем же выбрасывать? — ответили им. — Литература и наука должны воспитывать. Чуть-чуть можно изменить». — «Но как же?!» — «Все-то вас учить надо… Ну, например: вышел месяц из тумана, отнял нож у хулигана…»

Наша многообразная история тоже подавалась в зарифмованном виде. Например, каким-то неведомым образом до времени моего детства в нашем дворе сохранилась прелестная частушка явно времен Гражданской войны (потом я ее нигде не встречала):

«Крематорий открывали,
Беспризорника сжигали,
Дверь открыли, он танцует
И кричит: Закройте, дует!»

Была чудесная игра для малышей, которую практиковали даже в прилежащем к нашему двору детском садике. Ребятки идут по дорожке с потрескавшимся асфальтом. Ведущий командует: «Кто на трещину наступит, тот и Ленина погубит!» Все тщательно стараются «не погубить» Ленина. Что с того, что он уже помер почти пятьдесят лет назад. Все же знают, что он «вечно живой»! А ведущий снова командует: «Кто на трещину наступит, тот и Гитлера погубит!» Все тщательно наступают на трещины…

Дворовая субкультура знала доподлинно: врага надо высмеять, и тогда он уже не будет опасным. Рифмы приходили на помощь:

«Внимание, внимание, говорит Германия:
Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!»

Порою антиномии нашего двора поражали своей эклектичностью. Например, при качании на доске находящиеся в верхней точке кричали: «Мы на самолете, а вы — в болоте!» Находящиеся в нижней точке отвечали: «Мы у Ленина в Кремле, а вы у черта на Луне!»

Вопрос:

«Ты за луну или за солнце?»

Если отвечали «за солнце», то тыкали пальцем и кричали:

«За солнце, за солнце — за пузатого японца!»

А «за луну» обозначало «за советскую страну».

Диссидентство, впрочем, тоже просачивалось. Например, рекомендовалось сунуть ладонь ребром в рот и сказать «Ленинград!» Получалось — «Ленин — гад!»

Что я еще забыла, подскажите? Ведь что-то наверняка ускользнуло из памяти, да и в других дворах и других краях наверняка имелся свой рифмованный эксклюзив…