Зазвонил телефон Шона. Упоминание о Томе заставило его напрячься. Ему нужно будет найти правильный момент, чтобы объяснить все это, но прежде следовало сдвинуть дело с мертвой точки.
13
Платаны в Лондоне растут повсюду. Невосприимчивые к загрязнению окружающей среды, с высокими стволами и раскидистыми кронами, они составляют на улицах мозаику золотых, зеленых и серых тонов. Обычно они начинают зеленеть в мае, но в тот февральский вечер, когда Шон спешил по Южной набережной на встречу с Мартиной, он заметил первые зеленые листочки. Они договорились пойти на закрытый кинопоказ документального фильма 1922 года «Нанук с Севера»[30], организованный посольством Канады. Шон видел этот фильм много лет назад, еще студентом, когда сообщество «Поиск пропавших полярников» крутило его фоном на своей вечеринке, но он тогда был так пьян, что ничего не запомнил. Сегодня этот кинопоказ был официальным основным мероприятием, предварявшим неформальную встречу энтузиастов, исследователей Арктики, на банкете после фильма.
Собравшиеся уже сидели и свет в зрительном зале погас, когда Шон с извинениями протискивался к своему месту, где его ждала Мартина. Она стиснула его бедро в знак приветствия и поцеловала. Парч, сидевший на три ряда впереди, обернулся и помахал Шону. Он щелкнул себя по горлу и указал на часы. Ему не терпелось поделиться слухами с выставки вооружений.
На сцену вышли женщина и трое мужчин. Исполнительница Таня Тагак представила свою группу, и большой экран озарился светом с оттенком сепии, являя Арктику 1922 года. Шон поежился, услышав пение солистки, если так можно было назвать ее потусторонние завывания и кряхтение.
Эскимосы на большом экране двигались в порывистой манере, знакомой по фильмам Чарли Чаплина, в документальном этнографическом фильме это сбивало зрителей с толку. Одетые в кожу и мех, они наклонялись в камеру и махали представителям двадцать первого века. Шон не мог сконцентрироваться из-за странных звуков, издаваемых солисткой. Он не помнил, чтобы на пригласительном билете обещалось живое музыкальное сопровождение, и в любом случае ожидал чего-то традиционного, никак не предполагая, что извивающаяся фурия в длинном бронзовом платье, облегавшем ее точно рыбья чешуя, обрушит на него немыслимые будоражащие звуки.
Музыканты следовали за всеми модуляциями ее голоса. Шон стал фокусироваться на их звучании – в нем, по крайней мере, было что-то человеческое, пусть даже абстрактность темы и ритмический рисунок не вполне соответствовали его представлениям о музыке. Но звуки голоса этой женщины просто пригвождали его к креслу, точно арктический шторм, а ее тело теперь извивалось так агрессивно, что ему казалось, ее платье вот-вот лопнет по швам. В один момент она звучала словно птица, реющая на ветру, а в другой словно подводная дьяволица, изрыгающая проклятия.
Внутренняя энергия солистки совершенно завладела им – только так и можно было вынести это выступление и высидеть весь фильм, который он все равно не мог смотреть из-за нее. Шон сдался и тупо уставился на Таню – на ее крепкое тело с женственными изгибами и белую плоть в мерцающем свете киноэкрана. У нее было широкое лицо и раскосые глаза над высокими округлыми скулами. Ее длинные темные волосы, вначале собранные в узел, теперь свободно ниспадали, и ее выступление еще в большей степени привлекало внимание аудитории.
Когда Шон уставился на нее, подчинившись голосу, певица и музыканты исчезли, и он оказался рядом с охотником Нануком, улавливая влажный запах снега и щурясь от пронизывающего ветра. Физически он оставался в глубоком кожаном кресле в Зале королевы Елизаветы, но его сознание было на большой охоте за моржами.