Лед

С террасы Зала королевы Елизаветы доносились изумленные возгласы курильщиков, старавшихся привлечь внимание остальных гостей, спешивших к ним. В ночном небе над Лондоном колыхались огромные полотнища полярного сияния, переливаясь зеленым и фиолетовым. А затем, под крики восторга на нескольких языках, через небосвод протянулась колеблющаяся золотая завеса, прошедшая над всем Соединенным Королевством и Европой на небывало низких широтах. В новостях сообщили, что это явление длилось всего одиннадцать минут; ничего подобного не наблюдалось со времени магнитной бури Кэррингтона 1859 года[35]. Метеорологи предупреждали, что это не повод для восторга, однако Шон воспринял это как самое благосклонное ознаменование его нового начинания.

Почему вы предприняли это путешествие?.. Мог ли я поступить иначе? Может ли река сдержать свое течение и побежать вверх по склону? Храм теории, воздвигнутый мной с гордостью и самоуверенностью, вознесшийся высоко над всеми глупыми возражениями, рухнул точно карточный домик при первом дуновении ветра. Выстроив самые безупречные теории, вы можете не сомневаться в одном: жизнь опровергнет их все. Был ли я так уж уверен? Да, временами; но это был самообман, опьянение. За всеми доводами разума скрывалось тайное сомнение. Казалось, чем дольше я защищал свою теорию, тем сильнее сомневался в ней. И преодолеть сомнения было так же нереально, как остановить поток сибирского сплавного леса.

Воскресенье, 5 ноября 1893 года.

Крайний Север: Норвежская полярная экспедиция 1893–1896 гг. (1897 г.).

Фритьоф Нансен

14

Четырьмя годами позже в приходской церкви деревни Уиктон проходили похороны Тома. Это было крохотное сооружение в саксонском стиле, его переполненное кладбище уже начало захватывать соседнее поле. Автомобильная парковка находилась по другую сторону забора, и, когда Шон вышел из машины, он увидел выкопанную в земле могилу. «Могилу Тома», – подумал он, с трудом облекая мысли в слова, хотя эти слова казались совершенно абсурдными. Он поспешил и растолкал гробовщиков, выгружавших гроб, который также никак не был связан в его сознании с Томом. Однако он отметил, что это было качественное, крепкое с виду дерево, не какой-нибудь хлипкий короб.

В холодной церкви пахло камнем, туберозой и пыльными молитвенными подушечками. Шон пришел без Мартины и был рад, что народу собралось немного. Впереди стояла Гейл с Рози, и он не раздумывая направился к ним. Он увидел, что они обе плакали, и подосадовал, что его щеки сухи. Они взглянули на него с удивлением и посторонились, и в этот момент зазвучал входной стих.

По другую сторону прохода, наискось от него, расположилась семья Тома: его мать Анджела, бабушка Руби и еще какие-то родственники, плакавшие в открытую, пока вносили гроб и устанавливали на катафалк перед алтарем. Они, казалось, не заметили, как вошел Шон, и он с трудом представлял, что скажет им после похорон.

Сожалею, что так редко бывал у вас – я не хотел бередить вашу рану. Однако правда состояла в том, что ему было невыносимо видеть их. После трагедии он был в Уиктоне один раз и сидел точно на углях за чаем с Анджелой и ее свекровью, бабушкой Руби, вспоминая о студенческих годах с Томом, о Гренландии… Они достали фотографии и расплакались – их горе терзало его с новой силой, оно вновь будоражило его разум и сердце, и тогда он понял, что хочет только одного: оставить боль в прошлом и жить дальше. Таков закон выживания.

Шон тупо смотрел на гроб, блестящий и темный, с обязательными медными ручками. «Там, внутри, тело Тома», – повторял он себе, надеясь вызвать эмоциональный отклик. За этим деревом, под этой крышкой. Она уже завинчена? «Должно быть, да». Священник что-то говорил; Шон не мог разобрать ни единого слова, но отчетливо ощущал холодные пять сантиметров, на которые от него отстранилась Гейл, и слышал чье-то всхлипывание. Он должен был увидеть тело Тома, чтобы поверить в его смерть, но теперь это было невозможно.