В ее глазах светилось мудрое понимание, и она протянула ему свою высохшую руку. Он бессознательно взял ее. Сжав его руку, она взглянула ему в глаза.
– Том так тобой восхищался. – Она крепче сжала его руку. – Я уверена, ты бы спас его, если бы мог. Правда ведь?
Шон накрыл ее руку другой своей ладонью в знак утешения и чтобы удержать от очередного обескураживающего вопроса.
– Конечно спас бы. И я рад, что пришел сюда, если могу как-то помочь вашей семье.
Он вернулся на свое место, чувствуя себя так, словно пожилая леди полоснула его ножом. Когда он сел, Соубридж наклонился к нему.
– Лучше держитесь этой стороны, хотя бы пока. – Он обернулся на звук открывшихся дверей. – Ага, всей когортой.
Вошла пожилая женщина, а за ней – два молодых человека. Оба несли черные портфели. Соубридж встал и вежливо кивнул им.
– Миссис Урсула Осман, неимоверно рад вас видеть.
Женщина остановилась и моргнула, взглянув на Соубриджа. Все в ней казалось каким-то помятым – от лица до портфеля и пыльного черного костюма.
– Николас, – сказала она, – доброе утро.
Даже ее голос был надтреснутым.
– Только не говорите, что вы ушли из уголовного суда.
– Я никогда не ухожу с поля боя.
– Чистая правда! Честь и слава вашему мечу и щиту. Мы салютуем вам, мадам, и переводим дух, ведь это дознание все равно что диетическая кола.
Соубридж был так велеречив, словно уже вел судебное заседание.
– Никакое дознание не бывает диетическим, – возразила она сухо.
– Туше. – Соубридж расправил складки костюма, садясь. – Отличный королевский адвокат, – пробормотал он, когда она прошла, – но выглядит всегда помято. И, боже мой, как она постарела. Просто кошмар.
Шон оглядел женщину, вызвавшую у Соубриджа приступ агрессивного амикошонства.
На вид ей было под шестьдесят, щуплая фигурка с покатыми плечами хранила следы детского сколиоза. Жидкие волосы были выкрашены в жгуче-черный цвет, и, когда она со своим портфелем перешагивала через складку ковра, он увидел в ней воплощение безжалостной старости и хрупкости человеческого тела. Тяжелая папка вдруг выскользнула у нее из-под мышки и упала на пол, раскрывшись. Она издала возглас досады, и Шон двинулся к ней, чтобы помочь.
– Оставьте.
Она согнулась над бумагами, растопырив пальцы, прежде чем он успел поднять их. Но затем она вспомнила о манерах и подняла взгляд на него:
– Но спасибо вам, мистер Каусон.
У нее были черные, глубоко посаженные глаза, смотревшие на него вдумчиво и проницательно. Шон оторопел, внезапно вспомнив медведя на краю ледника.
Он вернулся на свое место, чуть пошатываясь, и едва ощутимый зуд возник в кончиках его пальцев на правой руке. Он отчетливо услышал в комнате громкое воронье карканье и увидел следы черных лапок на грязном плафоне люстры. На секунду перед ним открылось окно в прошлое – холодный белый ромб, который он видел, неподвижно лежа на постели, с руками, стянутыми ремнями, ощущая невыносимое жжение в пальцах. Шон коснулся своих губ, затем кончика носа. Подушечки его пальцев были мягкими и гладкими, кожа – теплой. Ему нужно будет рассказать обо всем этом, совсем скоро. Соубридж что-то говорил Шону, задевая локтем, и он увидел, что комната заполнена людьми.
– Будьте добры встать, идет королевский коронер.
По проходу бодро прошел моложавый человек средних лет в сером костюме, а за ним другой, двадцати с чем-то лет. Коронер занял свое место за конторкой на низкой кафедре, и его клерк обратился к аудитории:
– Будьте добры, садитесь.
Под скрип стульев дознание по делу о смерти Томаса Уолтера Хардинга началось.
18