Лед и фраки

И журнальной, и книжной публикации предшествовал рассказ «Загадка Арктики» — донельзя беспомощное сочинение о попытках нанятых американскими фашистами диверсантов помешать созданию советско-американского пароходного общества «Советский Ллойд».[2] Но все ингредиенты будущей книги — арктические просторы, таинственные радиограммы, западные ненавистники Советского Союза и их хитроумные наймиты, дирижабли и самоеды — были уже налицо.

В книжной публикации исчезло обозначение произведения как «научно-фантастического»; вероятно, случилось это потому, что некоторые события повести стали реальностью. В 1931 г. состоялось неудачное подводное плавание сэра Губерта Вилкинса (в повести — Билькинса) на «Наутилусе» к Северному полюсу; в том же году немецкий дирижабль LZ-127 «Граф Цеппелин» с международной экспедицией на борту пролетел над значительной частью советской Арктики. Однако, в книге присутствовал главный фантастический элемент, позволяющий причислить ее и к жанру «затерянных миров и забытых народов», то есть тому, что в англоязычном литературоведении именуется жанром «Lost Races». Это — открытие затерянной «Земли Недоступности» и обитающего на ней самоедского племени с чудом выжившим — и выжившим из ума — полярным путешественником Георгием Брусиловым в роли дикарского пророка.

Судьба пропавшего без вести в 1914 г. лейтенанта Брусилова, как известно, волновала не только Шпанова: историей злосчастной брусиловской экспедиции в конце 1930-х воспользовался в хрестоматийном советском «арктическом» романе «Два капитана» Вениамин Каверин. И Дм. Быков недаром сближает эти тексты:

«От некоторых страниц Шпанова <…> веет какой-то добротной свежестью, хотя современникам все это могло казаться тухлятиной. Как ни странно, в иных своих сочинениях — преимущественно аполитичных, случались у него и такие, — Шпанов становится похож на Каверина времен „Двух капитанов“: есть у него эта совершенно ныне забытая романтика полярных перелетов, путешествий, отважных покорителей безлюдных пространств и т. д. Мы представляем тридцатые годы царством страха, и так оно и было, — но всякая насыщенная эпоха многокрасочна: наличествовала и эта краска — юные запойные читатели, конструкторы самодельных приемников, отмечавшие по карте маршруты челюскинского и папанинского дрейфа; героями этой эпохи были не только Ворошилов и Вышинский, но и Шмидт, и Кренкель, и Ляпидевский».

Действительно, северной романтики у Шпанова хоть отбавляй, а писателем напрочь бесталанным его назвать нельзя — писал он если не лучше, то не хуже многих других, а иногда (особенно в описаниях полетов и воздушной техники) поднимался до высот некоей пошловатой поэтичности. Такова и повесть «Лед и фраки», сочетающая, по определению Быкова, «крайнюю политизированность с увлекательностью и подлинным исследовательским азартом».

Определение, в части «крайней политизированности», неплохо бы уточнить. Конечно, в 1930–1931 гг. Шпанов еще не был тем одиозным сталинским борзописцем, создателем изоляционистских и ксенофобских, проникнутых «квасным пафосом» (Быков) и конспирологическими измышлениями «низовых» бестселлеров наподобие «Заговорщиков», «Поджигателей» и «Урагана» — писателем, сама фамилия которого сделалась понятием нарицательным. Но все предпосылки к тому имелись. Дело не просто в «политизированности», не в отмеченной современной Шпанову критикой ходульности персонажей или антисемитских намеках (Шпанов тщательно выпячивает еврейское происхождение отвратительного «антрацитового короля» Натана Хармона). Дело в том, что Шпанов, совершенно осознанно, сочинил клеветнический пасквиль.

Сочинил, должно быть, потому, что решил — таковы требования момента (советская экспансия на Шпицберген, западные арктические успехи и т. д.). Душа его, в конце концов, потемки. Но при сочинении какого угодно памфлета никто не мешал Шпанову насытить книгу вымышленными героями и выдуманными экспедициями или живописать подвиги советских полярников. Ан нет: повесть псевдо-документальна, экспедиции западные, подвиги скомканы (хотя советское превосходство, выраженное могучим утюгом ледокола «Большевик», сомнению не подлежит), имена героев прозрачны и ясно указывают на прототипы. Все подчинено пропагандистской задаче — очернить западную исследовательскую деятельность в Арктике и западных полярных путешественников и ученых, включая и лично знакомых Шпанову по плаванию на «Красине».