Лед под кожей

Чужое сознание отступает. Его искренне удивило, как неожиданно оно столкнулось с сопротивлением. Но тут же голос возвращается, окрашенный яростью.

– Так ты думаешь, что выкрутишься? Что можешь просто сказать, что не хочешь иметь с этим ничего общего? – атакует он.

Его злобный смех ломает ее несуществующие кости.

– Ты ошибаешься. Ты ничто. Лишь грязь, пыль, мусор среди звезд. Либо ты выполнишь задание, либо я найду другого слугу, а тебя уничтожу.

Его смех острый словно лазерный нож. Камёлё чувствует, как он отрезает куски кожи и фальшивой решимости… как в брызгах крови обнажает всю ее неуверенность; она корчится, сходя с ума от боли, совершенно нагая, лишенная мяса, ободранная до кости. Чужое сознание окружает ее… сжимает ее и давит, словно венок из клинков. Минуют мгновения агонии и полного унижения. Оно наполняет ее мысли. Ее раздирает присутствие чего-то безмерного, нечеловеческого, пугающего… божественного.

Божественного. Да, она начинает узнавать. Силуэт тела насекомого выплывает из тумана, статуя из стали, которую она так часто видела в храмах… от которой сбегала и которая все равно ее догнала, поскольку издавна, испокон веков, навеки и навсегда, была и есть в ней, вживленная под кожу, вписанная в траектории ее вен: Бог ее мира, Бог алтарей, Пятерки, крови и смерти, Насекомий бог старой ссе, сам Акктликс. Он наполняет ее. Пронизывает ее. Одаривает ее недоступным знанием.

В ней все сжимается. Ее мысль рвется, свивается словно лопнувшая струна, без напряжения, без сопротивления… и она сдается, склоняет голову, открывает свое сердце, тонет в наплыве всхлипов и слез, парализованная великолепным и пугающим, безумным и нереальным, непосредственным Божьим присутствием. Этому невозможно сопротивляться. Это можно лишь принять.

Озарение.

– Рё Акктликс, я лишь пыль, – шепчет она ему. – Я лишь пыль у твоих ног, Акктликс всемогущий, Господь мой навеки, прими меня в свою Тень, избавь меня от пекла своего недовольства… отпусти мне грех жизни без веры, позволь мне пролить кровь во славу твою… я лишь пыль, лишь пыль…

Слова молитвы на корабельном ссеине срываются с ее губ, псалом лардкаварской мессы, высшая преданность, высшее унижение; и повторить нужно тысячу раз.

* * *

Она очнулась на ковре в той же комнате, изможденная и все еще не в себе. Серебристый холод обвивал ее руку, а зевом присосался к ладони. Камёлё задержала дыхание и оторвала его. В этот раз никаких проявлений сопротивления. Он лишь вяло висел на запястье, а зев нерешительно закрылся.

Фиона все еще спала. Амулет лежал на ее груди, самый обычный кусок металла. На улице светлело.